Жеводанский зверь
Шрифт:
– Поговаривают, но я этому не верю; напротив…
Тут собеседники заговорили так тихо, что их невозможно стало расслышать. Зато спор в другой группе, находившейся в том же зале, становился все шумнее и оживленнее.
– Что же это: волк или нет? – спросил городской бочарь с видом недоумения. – Ведь это должно быть известно правительству, а в прокламации об этом ничего не говорится. Там упомянут только какой-то жеводанский зверь… Черт побери! Это обозначение кажется мне каким-то неясным, в здешней стороне зверей немало!
– Замечание Гривэ не лишено смысла, – сказал писарь сельского нотариуса. – Правительству следовало бы четче определить, какого рода это животное… А в этом-то и затруднение! Я два раза был писарем в следствиях по этому делу и сам не могу сказать: человек или зверь виновник этих ужасов.
– Как это? Объяснитесь, мосье Флоризель! – закричали со всех сторон.
Писарь, по-видимому, очень гордился произведенным им впечатлением и обвел своих слушателей самоуверенным взором.
– Послушайте, – продолжал он, – первый раз это случилось с Гильомом Патюро, которому было шестнадцать лет. Он возвращался с мендской ярмарки, с десятью экю в кармане, когда вечером, где-то в десять часов, в то время, как он проходил по Вилларсскому лесу, на него напал зверь. На другое утро несчастного Гильома нашли на дне оврага полурастерзанным.
Суд, распоряжавшийся следствием, показал, что на теле были следы когтей и зубов; но когти были длиннее, а зубы, напротив, короче, чем у какого бы то ни было животного из наших лесов. Притом, хотя одежда мальчика была почти цела, деньги, бывшие при нем, пропали… а так как никакое животное не может съесть монеты в три и шесть ливров, я говорю, что это довольно необыкновенное обстоятельство.
Все присутствующие были того же мнения, но Блиндэ, прервавший свой разговор с мадам Ришар, чтобы послушать речь писаря Флоризеля, презрительно покачал головой.
– Хорошо! Так вот как вы думаете, простодушный и легковерный молодой человек! – заметил он писарю. – Когда будете опытнее в судебных делах, вы узнаете, что проницательный судья должен отыскивать самые простые и естественные объяснения, потому что они, как правило, справедливы. Так и теперь. Разве не может быть, что какой-нибудь бесстрашный прохожий осмотрел карманы юноши до вашего прихода? А я побьюсь об заклад, что тот, кто первый нашел тело и донес об этом, произвел эту нехитрую операцию.
Этот урок, данный старым практиком в присутствии стольких почтенных особ, смутил Флоризеля; но он, собравшись, продолжил:
– Вы человек искусный, мосье Блиндэ; жаль, что суд не часто прибегает к вашим советам; никакой злодей на двух или четырех ногах не мог бы ускользнуть от вас. Но если вы так проницательны, объясните мне также происшествия, которые были предметом второго следствия, где я участвовал. На этот раз дело было о четырехлетием ребенке, которого мать оставила одного в колыбели, пока ходила в поле. Дом их стоит недалеко от леса, в отдалении от прочих домов. Где-то через час мать вернулась и нашла своего ребенка мертвым – растерзанным в нескольких шагах от колыбели. Но самое непонятное во всем этом другое: женщина поклялась нам, что, выходя, она заперла дверь дома на щеколду, и когда она воротилась, дверь эта была заперта точно таким же образом. Бальи двадцать раз задавал ей тот же вопрос и двадцать раз получил тот же ответ. Стало быть, если волк опустошает страну, то этот волк умеет отворять и запирать двери… Что вы скажете на это, господин Блиндэ?
Любопытство слушателей было растревожено; все обернулись к Блиндэ, чтобы услышать его мнение на счет этого странного обстоятельства. Блиндэ почесал за ухом, что было не так-то просто сделать из-за его огромного парика, и сказал с важностью:
– Да уж, не думаю, что волк смог бы отворить дверь, запертую на щеколду. Не буду вас убеждать, что хищный зверь, привлеченный криками ребенка, встал на задние лапы и отодвинул щеколду. Я думаю, скорее, что крестьянка хочет оправдать свою непредусмотрительность…
– Еще раз повторяю: она поклялась нам, что не может упрекнуть себя в какой небрежности. Впрочем, предположим, что она оставила дверь отпертой, как же эта дверь закрылась к моменту ее возращения?
– Быть может, ветер…
– Пусть эти господа и дамы рассудят, – сказал писарь, обращаясь к слушателям, которые действительно, казалось, не были удовлетворены объяснениями Блиндэ. – Я, несмотря на мое уважение к опытности мосье Блиндэ, остаюсь при своем мнении: жеводанский зверь – совсем не то, что о нем думают.
Это было сказано тоном оракула, который произвел большое впечатление на присутствующих. Наступило минутное молчание.
– По вашему мнению, что же это такое, мосье Флоризель? – спросила хорошенькая трактирщица. – Барон Ларош-Боассо уверяет, что это волк, а он, кажется, должен знать толк в этом…
– Я слышал, что это рысь… Этот зверь видит сквозь стены, – сказал бочарь.
– А я думаю, что это лев, вырвавшийся из зверинца Монпелье, – прибавил торговец швейными товарами.
– А я полагаю, – возразил Блиндэ с притворной серьезностью, – что это слон. Слон, вы знаете, может при помощи своего хобота делать массу разных вещей; таким образом объясняется, как этот зверь мог отворить и затворить дверь!
Общий хохот встретил эти слова. Только одна мадам Ришар восприняла шутку всерьез.
– А если бы и слон, – сказала она наивно, – барон Ларош-Боассо такой искусный охотник, что сумеет с ним справиться! Ручаюсь вам!
Между тем Флоризель обиделся на сарказм Блиндэ и ответил, закусив губу:
– Каждый вправе приписывать несчастья страны крысе, льву, даже слону, как предполагает мосье Блиндэ со своей необыкновенной проницательностью. А я же имею на этот счет свое мнение и утверждаю, что это зверь… мнимый жеводанский зверь…
– Волк! – сказал грубый голос откуда-то из последних рядов собравшихся. – Я это знаю, потому что видел его! И не позже, как вчера вечером!
Новый собеседник, высокий и сильный крестьянин, только в эту минуту пришел из соседнего села. Он держал в одной руке свой кафтан и деревянные башмаки, а в другой – длинную палку, к концу которой был прикреплен старый нож, придавая ей вид грубого копья. За ним, высунув язык, шла огромная собака в ошейнике с острыми шипами. Флоризель, раздраженный, что его прервали в ту самую минуту, когда он собирался выразить свое личное мнение о таинственном опустошителе страны, спросил, окидывая путешественника с ног до головы презрительным взглядом: