Жезл маршала. Василевский
Шрифт:
Проводив гостью, она села на диван. Мысли её потянулись к Оскару. Наверняка это он звонил ей, так как никто другой не называет её Дашенькой-царицей. «Жаль, что меня не было дома», — огорчилась Даша.
Размышляя так, она успокоилась. Попила чаю и едва легла отдохнуть, как мысли её вновь потянулись к Оскару. Вспомнила, как отмечали день её рождения в ресторане Дома Красной Армии. Оскар заказал столик. Им было так весело! Тогда-то всё и произошло...
«Кажется, я влипла. Что мне теперь делать? Что-то будет дальше? Моя судьба как в тумане...» — тяжело и впервые серьёзно задумалась Даша. После того памятного вечера
Она уже засыпала, когда услышала глухой стук в дверь. Набросила халат и, включив в прихожей свет, подошла к двери.
— Кто? — спросила Даша, почувствовав, как ёкнуло сердце.
— Я, Даша-царица, Оскар...
У неё будто что-то оборвалось внутри. Она передохнула, потом впустила Оскара в комнату. Глаза у него сияли, он был весел, возбуждён: казалось, целый год не видел её.
— Дашенька, поздравляю тебя, голубка! — И он вручил ей букет красных и белых роз. Она растерялась, но цветы взяла.
— С чем ты меня поздравляешь?
— У твоей мамы сегодня день рождения! А ты её кровинка, вот я и принёс тебе розы.
Даша налила в гранёный кувшин воды и поставила цветы.
— Я и забыла, что у мамы день рождения, надо ей послать телеграмму. — Она выдержала паузу. — Ты мне звонил?
— Да, но соседка сказала, что тебя нет дома. Мне так хотелось тебя повидать, Даша! — Оскар притянул её к себе.
Она попыталась оттолкнуть его, но Оскар жадно поцеловал её, и руки у Даши ослабели, она буквально повисла на нем. Он подхватил её на руки и уложил на диван, шепча ей в ухо:
— Не могу я без тебя, Даша-царица... Я живу тобой, ты стоишь у меня перед глазами, куда бы я ни пошёл...
— И мне без тебя тяжко, милый... — вырвалось у неё.
Всю ночь они занимались любовью и только под утро уснули.
Глава вторая
Командарм 1-го ранга Шапошников прикурил папиросу, и в это время Василевский открыл дверь.
— Заходите, голубчик! — Борис Михайлович нахмурился и, как показалось Александру Михайловичу, тихо простонал. — Я был у товарища Сталина. Его беспокоит поведение Гитлера в последнее время, даже высказал мысль, не собирается ли фюрер развязать против нас агрессию?
— И что вы ответили?
— Что я мог ответить? — с грустной усмешкой проговорил Шапошников. — Гитлер конечно же давно точит против нас ножи. Я даже зачитал вождю донесение нашего разведчика из Берлина. — Борис Михайлович попыхтел папиросой. — Сталин вспомнил пакт о ненападении, который мы заключили с Германией в августе прошлого года. Он заявил, что уже тогда знал, что для Гитлера этот пакт вроде фиговой бумажки. Потому-то в сентябре советское правительство и отдало приказ командованию Красной Армии перейти границу и освободить Западную Украину и Западную Белоруссию. Скажу вам, голубчик, это был весьма мудрый и дальновидный шаг вождя, история воздаст ему должное. Но я вас пригласил не для того, чтобы дискутировать... Хочу знать, как идёт работа над проектом плана отражения возможной агрессии на СССР.
— Через три-четыре дня мы с Ватутиным всё завершим и документ будет у вас на столе...
— Взгляните на карту, — прервал его Шапошников. — Где Гитлеру выгодно развернуть свои главные силы?
— К северу от устья реки Сан, вот здесь! —
— Естественно! Потому-то я и предложил Сталину развернуть наши ударные силы на участке Северо-Западного и Западного фронтов...
— Тогда что вас угнетает? — удивился Василевский.
Шапошников встал. Высокий, чуть сутулый, с лицом строгим, словно вытесанным из серого гранита. Александр Михайлович успел заметить, что, когда Бориса Михайловича что-то озадачивало, он становился грустным. И сейчас эта самая грусть затаилась в уголках его пытливых глаз.
— У вождя на этот счёт другое мнение, — отрешённо произнёс Шапошников. — Знаете, что он сказал мне? Германия нанесёт нам главный удар не на западном направлении, а на юго-западном! Меня это крайне удивило, и я спросил, почему он так считает? Он ответил, что Гитлер постарается прежде всего захватить у нас богатые промышленные и зерновые районы, иначе ему нечем будет кормить свою армию. Я конечно же возражал, сказал, что это ошибка и она дорого может нам обойтись, но безуспешно! Так что прошу вас с Ватутиным, как главных исполнителей документа, внести в проект коррективы... Да, голубчик, плохо, когда судьбу столь важного оперативного плана на случай агрессии могут решать дилетанты в военном деле.
«Это кто же дилетант — Сталин или Ворошилов?» — едва не спросил Василевский, но вслух произнёс другое:
— А каково мнение Ворошилова?
— Не говорите о Климе, голубчик! — сердито махнул рукой Шапошников. — Разве станет он возражать Сталину, особенно теперь, когда война с белофиннами выявила несостоятельность руководства Наркоматом обороны? На мартовском Пленуме ЦК партии об этом шёл весьма острый разговор, и Ворошилову здорово досталось. А тут Берия масла в огонь подлил, предложив всех, кто виновен в ослаблении мощи Красной Армии, отдать под трибунал. У нас и так загублено немало военачальников, а Берия этого мало.
— Вы так и заявили Сталину? — напружинился Василевский.
— Нет, голубчик, опасно, весьма опасно ему говорить! — Борис Михайлович встал, походил по кабинету тяжёлыми шагами. — В Наркомате обороны грядут большие перемены. Я это вынес после беседы с вождём. Кажется, мне тоже дадут по шапке, правда, не знаю за что. А уж Ворошилову достанется в первую очередь. Сдаётся, Сталин в нём разочаровался.
— Вряд ли, — высказал сомнение Василевский. — Моему другу полковнику Кальвину начальство дало задание написать очерк о Ворошилове.
— Неужто очерк о Климе? Странно, однако, странно... — Шапошников глухо кашлянул. — Где-то меня просквозило, как бы не слёг... Послушайте, голубчик, а может, мне самому подать рапорт об отставке?
Его слова будто плетью полоснули Василевского.
— Вы зачем так зло шутите, Борис Михайлович?
— Разве мне до шуток? — Шапошников улыбнулся через силу. — Так уж повелось, что за состояние армии несут ответственность нарком и начальник Генштаба. — И без всякого перехода он заговорил о другом: — У меня завтра, в субботу, маленькое событие — у Марии юбилей. Приходите к нам с Катей! Посидим, потолкуем. — Он откинулся на спинку кресла. — Да-с, странные вещи порой случаются в жизни. Вы в тридцать третьем расстались со своей первой женой Серафимой, и я помню, как тогда в ваш адрес сыпались упрёки, даже нарком приложил руку к этому делу. Куда потом вас сослали?