Жил-был Генка
Шрифт:
Кипение жизни
Январское утро морозное и пасмурное на снежном изобилии белого чуда. С небесного раздолья отворился мир ещё для одной чувственной плоти, вошедшей на жизненный путь предложенного греха и святости. Грех – это форма производимых дел рождённого человека. Святость – это незавидное страдание, но, однако, позволяющее развивать слово творческих успехов постоянно на всём отрезке времени, в которое введена сущность человеческого образа.
Родился Генка январским днём, когда нещадно билась о землю холодящая жажда разветвлённого
– Живи же с добром и наполняйся светом на пульсе воинственной тьмы. Собирай знания века сего неспешно, но разумно, дабы тебе утвердиться на личном объёме чувственных условий, с которыми предстанет только твоя вечность.
И свет и тьма не объединились, но помогали формироваться Генке на условиях многогранного слова, которое себя проявило на данном моменте только для этого человека. Он и обрёл имя своего возрастного периода. И теперь славное имя поведёт его на исторической зависимости только вперёд, а не назад.
Вот и стал Генка душою живою и бессмертною вопреки какому-то осмысленному желанию, и омылась душа кровью и запечатлела своё достоинство, как дыхание света на доле мрака весьма ярко и небезосновательно, потому что теперь надобно собрать собственность на праве и долге своего творческого имени, которое обрёл для чего-то особенного и важного, а сама особенность и важность будет принят'a и п'oзнана им гораздо позднее.
Хочешь, не хочешь, жаждешь или нет, но приходится жить и утверждаться в идеях мира сего, мира представшего для твоего познания естественных и вполне доступных субъективных моментов на просторе своего ума, но ума, который всегда принадлежит Создавшему тебя так оригинально или убого. Хотя убожество – это есть лишь тягота производимого труда, которым стяжаются определённые условия и моменты, а божество – творческая независимость.
И оттого творение нельзя назвать простым убожеством, оно оформляется относительно слову настроения, которое себя реализует событиями, предоставленными от Неба, где и зародилась стройка великих фактов, познавательная воля которых откроет себя не сегодня и не завтра, а по смерти тела, когда оно истлеет от скорбей и болезней.
Именно на них, на скорбях, болезнях и трудах изнурительных человек реализует своё и только своё право вечного совладения чувств Бога, чрез Которого и стала душа желать и пробуждаться на условиях возрастного недомогания!
Как-то весьма странно и таинственно рождается воля человеческого достоинства, но ведь рождается зачем-то, а, родившись и взрослея, думает, а почему именно мне, мне удалось восчувствовать век этой земли, где тревожно и радостно бьётся плоть ума?
Почему внутри меня бьётся и колышется чувственная радость тела, но тела принадлежавшего полностью впечатлению души?! Почему? Кто ответит? Время! Остаётся время сие засвидетельствовать событиями, иначе не прозреть!
Два гигантских объёма засвидетельствовали историю ещё одного человека, пришедшего из небытия в бытие, чтобы получить дыхание вечного Творца! Земля стала для него домом на узаконенных началах, но земля не могла стать истинным восполнением того события, ради которого человек получил образ бессмертия, но на смертном теле.
Мир его встретил отчуждённостью, а сам мальчик по имени Геннадий принял мир криком, могущим подарить ему все блага, на которые он имел полное право своего якобы чувства. Ведь долю равенства человек получает от своего Создателя, а не через мать, утроба которой отверзлась для восприятия всего Божественного и непознанного.
Так проистекла на него воля небесного смысла. Далее полилось произволение роста обусловленных лет, в кои введена смелость и вольность любых ощущений. Именно такие качества будут напитывать мальчика на протяжении дней и ночей, напитывать в каждые мгновения до последнего вздоха и вида.
Бежали восторги, утекали впечатления, наслаивались настроения, истаивали жажды, пробуждались взлёты, уплотнялись падения. Всё даль и дальше строился некий мирок. Генке уже 4 годика. Он полностью оформил своё продвижение возвышенных порогов домашнего уюта. А был ли это уют? Был, но особенной почётностью любви его никогда не баловали. Рос сам по себе. Подчас и голодным засыпал от дневной усталости на закате гаснувшего вечера.
И не потому, что в семье царила необъективность недостатка или нужды, а просто никому дела не было до того, что требовал мальчик, чего действительно ему нужно от родителей или от сам'oй жизни, подающей разнообразие всякому желанию или утеснению. Но эти непроизвольные, хотя весьма настойчивые жажды производят образы вполне мудрых идей, на них воспитывается форма духовного намерения и существенного смысла, подчас непознанного и нереализованного даже целою жизнью. Да, не всякий осилит и выдюжит сюжет жизнелюбия, в коем предстоит.
Генка рос. Росла и его чувственная воля и нравы. Они вели навстречу главному впечатлению, которое раскроется не теперь, а потом, когда наступит неизбежный конец. Утром убегал на улицу. Мать занималась делами, отец работал. Бабка не проявляла заинтересованности по воспитанию внука. Всё текло само по себе, неспешно, но правильно, не случайно, а закономерно, по точно предписанным законам и порядкам.
В первый миг могло показаться, что жизнь пуста и бессмысленна, но она именно на таких началах даёт своё утверждение в ней! И форма традиций ведёт человека всегда к Богу, как бы он себя не отодвигал Его на беспечном произволении мнимой свободы. Хотя Бог в том плане, в каком представляется Он человеку на восприимчивости, не отражает правильности восприятия.
Попробуй, ухвати-ка этакую пустоту! Она не имеет – ни вида, ни образа, ни вкуса, ни реальности, ни зависимости, ни прочей номинации, но именно из неё выводится объективная сила всему виду, образу, вкусу, реальности и прочего.
Бога нельзя возвести в меру некого определённого критерия, ибо Он необъятен во всех направлениях и возможностях, и увидеть Его на возможности того существа, коим мы стягиваем меру вдохновенного ожидания по Нём, практически невозможно, ибо Вездесущий Бог – Это и есть Всё и Ничего!