Жил-был народ… Пособие по выживанию в геноциде
Шрифт:
Факторами, осложнявшими выживание, было попадание в руки нацистских охотников за евреями в качестве еврея. При этом, если из рабочего лагеря или гетто ещё можно было как-то ускользнуть, концлагерь практически не оставлял никаких шансов. Много зависело от наличия или отсутствия специальности, пола и возраста. У специалистов был шанс протянуть дольше. Как, собственно, всегда в истории: любые завоеватели, от ассирийцев и египтян до викингов и Чингисхана или Тимура, сохраняли жизнь людям, которых могли использовать в собственном «хозяйстве». Разница была в том, что в случае Третьего рейха и преследуемых им евреев жизнь последним сохранялась временно. Исключений не было – получить статус «ценного еврея» могли разве что пользовавшиеся мировой
Тем не менее специалисты экстра-класса, направленные на европейские заводы, могли при случае бежать – режим контроля в странах Западной Европы был значительно мягче, чем в Европе Восточной, и тем более не мог сравниться с режимом на оккупированной территории СССР. Да и физическое уничтожение в первую очередь применялось к евреям на территории Советского Союза и Польши, где и находились лагеря смерти и места массовых казней. Опять-таки знание иностранных языков – как минимум немецкого, а на юге Украины и в Молдавии румынского – позволяло при случае вступить в контакт с охраной либо хотя бы понять, о чём она переговаривается между собой. И то и другое могло дать шанс на жизнь – зыбкий, но отличавшийся от нулевого.
Одиночке было выжить легче, чем человеку, обременённому семьёй. При том что и тут многое зависело от физической формы, смекалки и навыков жизни в полевых условиях – например в лесу (и тем более в зимнем лесу). Маленькие дети выживание осложняли: чем они были младше и чем их было больше, тем сильнее. Уцелеть с престарелыми, тем более не способными самостоятельно передвигаться родственниками было практически невозможно – разве что чудом. Говоря отстранённо – а обсуждать материи такого рода автор может только отстранённо, чтобы не получить инфаркт на месте, поскольку добрая половина его семьи погибла в войну, – Рейх с его расовой теорией и практикой геноцида поставил перед евреями вопрос о жизни и смерти на чисто первобытном, биологическом уровне.
Далеко не все выдержали это испытание достойно – было бы странно, если бы это было не так. В конце концов мы говорим об обычных людях со всеми их достоинствами и недостатками. Ну, о евреях, но это не делало их ангелами и святыми. В советских лагерях ситуация такого рода породила стратегию поведения «умри ты сегодня, а я завтра». О ней много написано у Варлаама Шаламова. Слепящий ужас, который охватывает после того, как вчитываешься в его строки, точно передаёт ощущение ловушки, из которой нет и не может быть выхода, и задача человека – протянуть день или дожить хотя бы до утра. Не более чем. Всё остальное – сверхзадача. По результатам чего в истории Холокоста и появились юденраты, еврейская полиция, капо лагерных блоков и прочие фигуры из этого ряда. Среди которых были оч-чень разные персонажи.
Были приспособленцы, пытавшиеся уцелеть за счёт других. В лучшем случае – дать шанс на выживание собственным близким. Или хотя бы на то, что их отправят на смерть после других. Были откровенные мерзавцы – особенно среди довоенных уголовников, с их трезвым и циничным пониманием того, как устроен мир, и умением приспосабливаться даже в аду. У этих было особенно много шансов выжить – и выживали они где угодно в первую очередь. Что там всплывает в проруби и поверху плавает, а, читатель? Были подвижники, пытавшиеся что-то сделать для других. Но они погибали первыми. Чем более совестливыми они были и чем больше в них было человеческого достоинства, тем неизбежнее была их смерть, как у доктора Корчака, отказавшегося оставить свой «Дом сирот». Ему предлагали уйти из эшелона, который шёл в лагерь смерти, и он вполне мог уцелеть. Но, отправив воспитанников одних на смерть, зачем ему было потом жить?
Как следствие, в числе тех, кто выжил, было достаточно тех, без кого еврейский народ вполне мог бы обойтись. После войны многие из них сделали хорошую карьеру. Из этих людей одним из самых знаменитых стал Джордж Сорос. Другие, не столь известные, выйдя
Автор застал некоторых из них в зените карьеры – в качестве лиц, контролировавших административные функции и финансы, а также вопросы общения с государством ряда еврейских общин Федеративной Республики Германия. Пробы на них было ставить некуда. Именно с этими людьми были связаны спекуляции недвижимостью и все прочие скандалы, периодически сотрясавшие еврейский мир послевоенной Германии. Они неплохо «инвестировали» свою биографию военного периода, умолчав о многом: кто-кто, но они не были героями концлагерного подполья. Для этого они были слишком хитры и осторожны. Власти ФРГ, как правило, все щекотливые вопросы, связанные с еврейскими общинами, «заметали под ковёр» – и они этим с успехом пользовались. Хотя сами евреи знали, кто в общинном начальстве чего стоит, – и, не стесняясь, демонстрировали им это.
В 90-е годы автора поразила реакция членов берлинской гемайнды – еврейской общины – на смерть одного из наиболее видных её лидеров. Формально всё было более чем пристойно: его похоронили на престижном кладбище, отдав все полагающиеся человеку его статуса почести, произнесли соответствующие речи, поместили в газетах некролог и поставили памятник. Необычное началось потом, когда этот памятник облили чёрной краской. После того как его отмыли, облили ещё раз. И так продолжалось несколько лет – причём, судя по тому, что никаких заметных действий полиция не предпринимала, делал это кто-то из своих. Что сделал в войну этот еврейский начальник тем, кто полагал, что память о его чёрных делах должна его пережить, история умалчивает. Характерно: в общине их не осуждали – скорее воспринимали ситуацию как должное. Чего не бывает между евреями…
Однако тех, кто выжил, попав в немецкие концлагеря, было куда меньше, чем тех, кого там превратили в пепел – ценное удобрение для польских и немецких полей. Ещё меньше было тех, кто уцелел, попав в акцию уничтожения – в Змиевой балке, Бабьем Яре и сотнях других мест, где в оккупационной зоне расстреливалось гражданское население. Не только евреи – цыгане, военнопленные и все прочие, кому не повезло не вписаться в «новый порядок». Но евреи в обязательном порядке и в первую очередь. Из расстрельных рвов выбирались единицы, спасшиеся буквально чудом. Из чего можно сделать простой вывод: для тех, кто попадал в облаву, шансов почти не оставалось. После того как евреев собирали большими группами и начинали куда-то везти или гнать пешком под конвоем, спастись было малореально. Когда же евреи попадали к месту расстрела, ждать было нечего: это была гарантированная смерть.
Отсюда вывод: если пытаются арестовать, надо бежать любой ценой как можно раньше или сражаться. Если конвоируют, особенно толпой, надо бежать или сражаться. С любой точки зрения – если всё равно погибать, какая разница как? Что лучше – быть убитым в упор или сгореть в печи крематория? Быть задушенным в газовой камере (корпорации, которые производили «Циклон-Б» и другие средства умерщвления для концлагерей, до сих пор присутствуют на рынке, успешно работают и процветают)? Умереть в концлагере от голода, холода или пыток? Или в результате садистских медицинских опытов, которые нельзя назвать иначе как вивисекцией? Сгнить в гетто от непосильного труда и побоев охраны? А теперь спроси себя, читатель, сколько было тех, кто так поступал? И сколько тех, кто надеялся неизвестно на что до конца? Или жил, потеряв всякую надежду?