Жилец. Смерть играет
Шрифт:
— Не могли бы вы сказать, был ли там мистер Вентри?
— Я совершенно уверен, что его не было. Он ушел гораздо раньше, до того, как нам удалось дозвониться до Дженкинсона. Помню, он был очень раздосадован, потому что Диксон отверг предложенного им кларнетиста взамен Збарторовски.
— Насколько я понимаю, он предлагал молодого Кларксона?
— Да, — несколько удивился его осведомленности Петигрю. — Именно его.
— Понятно.
Шеф полиции закурил сигарету и задумчиво уставился в пространство. Зал вокруг них постепенно
— Вы не согласились бы, мистер Петигрю, выпить со мной кофе здесь? У меня, — он кинул взгляд на часы, — есть еще пять минут и…
— Вовсе нет, разумеется, — уверил его Петигрю, который также стремился поскорее закончить беседу.
— Строго говоря, — продолжал Макуильям, — мне не следовало бы расспрашивать вас, поскольку, как я сказал, расследование поручено инспектору Тримблу. Он очень… чрезвычайно добросовестный офицер, — Петигрю показалось, что при этом старший констебль подмигнул, — и я уверен, что вы окажете ему всяческую помощь. Может, для него будет лучше, когда вы с ним увидитесь, чтобы вы не говорили ему, что мы вот так с вами разговаривали.
— Я вас понимаю.
— Я так и думал. А теперь, как вы думаете, вы могли кому-то сказать об этом заказе на машину?
— Я думаю, да. Я уверен, что сказал об этом своей жене.
— О чем именно?
— Да насчет всей этой истории про кларнетиста, которого мы должны были достать вместо проклятого поляка. Мне пришлось здорово потрудиться в тот день и чертовски трудно договариваться с Дженкинсоном, когда я наконец до него дозвонился, и…
— Но говорили ли вы миссис Петигрю или кому-либо еще, что заказали у Фаррена машину, которая должна встретить Дженкинсона в Истбери с поездом семь двадцать девять?
— Господи, нет, конечно!
— Этого я и боялся. — Макуильям вздохнул, по всей видимости ожидая, что Петигрю как-то отреагирует на его замечание, но, тщетно прождав какое-то время, наконец спокойно сказал: — Если можно так выразиться, мистер Петигрю, вы демонстрируете необычную отчужденность.
— Я вас не понимаю, — напряженно заметил Петигрю.
Он прекрасно все понимал и в то же время знал, что Макуильям знает это, и извлекал из этого некоторое удовольствие. «Странно, — подумал он, — каким выразительным может быть внешне неподвижное лицо! Этот парень говорит мне, что я лгу, и при этом и глазом не моргнул. Интересно, как это ему удается?»
— Я имел в виду, естественно, — уточнил начальник полиции, восхитительное равнодушие, с каким вы удовлетворялись ответами на мои вопросы. Большинство людей на вашем месте не удержались, чтобы спросить, к чему они.
— У меня есть небольшой опыт в том, чтобы задавать вопросы и отвечать на них, — невольно объяснил Петигрю.
— Небольшой опыт, понятно. — Макуильям, по-видимому, был невероятно удивлен этим признанием, хотя на его лице ни один мускул не дрогнул. — Думаю, вы знакомы с моим другом Маллеттом
— Да, — угрюмо ответил Петигрю, чувствуя себя загнанным в угол.
— Надеюсь, вы не будете возражать, если я скажу вам, что он очень высоко отзывался о вашем уме?
Это было последним ударом. Не сам комплимент, а мягкий укоризненный тон, которым он был произнесен, доконал Петигрю. Внезапно ему захотелось рассмеяться вслух и обнять этого странного выдержанного полисмена, как мужчину и брата.
Вместо этого он спросил:
— Скажите, старший констебль, вы играете в шахматы?
— Немного. И — чтобы не подражать вашей отстраненности — почему вы об этом спрашиваете?
— Я просто думал, на сколько ходов вперед вы способны видеть.
Мужчины несколько секунд глядели друг другу в глаза, а затем одновременно рассмеялись.
— Думаю, можем считать игру законченной, мистер Петигрю. — Макуильям вновь стал серьезным. — Я понимаю ваши чувства, но у меня сильное убеждение, что вы можете нам помочь. Мистер Маллетт часто рассказывал мне…
— А Скотленд-Ярд тоже будет расследовать это дело?
— Боюсь, что нет. Я не хочу обескураживать Тримбла в его первом серьезном деле, а он чрезвычайно самолюбивый человек. Надеюсь, наше отделение сможет самостоятельно провести всю необходимую розыскную работу. Но только я считаю, что в этом деле кроется нечто более глубокое. И вот здесь вы можете принести пользу.
Петигрю кивнул. Не отдавая себе отчета в том, как это произошло. Теперь то, что казалось ему немыслимым еще полчаса назад, представлялось самым естественным.
— Конечно, — говорил Макуильям, — это только мое ощущение. У нас собраны далеко не все факты — просто несколько фактов подобно тем, о которых я вас спрашивал, — и, возможно, когда все они соберутся вместе, дело окажется довольно простым. Но не думаю, что я ошибаюсь. — Он снова взглянул на часы и поднялся. — Мне пора в офис. Вы, вероятно, пожелаете узнать обо всех обстоятельствах дела, которые нам удалось собрать на этот момент.
— Я могу пойти вместе с вами и забрать материалы? — спросил Петигрю, тоже вставая. — У меня сегодня свободный день.
— Разве я не сказал вам, что Тримбл очень чувствительный человек? — с упреком произнес старший констебль. — Я ушел и сейчас буду возвращаться, проходя у него перед окном. У него сердце разорвется, если он увидит, что я кого-то привел у него за спиной.
— Да, конечно, я не должен был делать такого глупого предложения.
— Я зайду к вам сегодня вечером, и мы вместе пройдемся по всем фактам, продолжал Макуильям, пока они направлялись через пустую столовую к выходу. То есть в том случае, если Тримблу не вздумается устроить вам в это время допрос. Но я буду знать заранее о его намерениях. И не забывайте, когда бы он к вам ни пришел, что вы всего лишь бедный тупой свидетель, добросовестно пытающийся ответить на его вопросы.