Жилец
Шрифт:
— Так ты в наушниках почти всегда. Ну и потом… Я где-то читала, что некоторые недостатки компенсируются. Я вот, например, без линз очень плохо вижу, зато слышу отлично. Хотя, — добавила я, — я и без линз могу ходить, даже через дорогу, другое дело, что мне надо носом во что-то упереться, чтобы рассмотреть.
— А я и не заметил, что у тебя линзы, — удивленно сказал он.
— Мужчины все невнимательные, — фыркнула я. — А у тебя? Ободка вроде не вижу, но…
— У меня как раз зрение отменное. Почему ты решила, что я тоже линзы ношу?
— У тебя иногда глаза делаются из серых
— Не знаю, отчего бы это, — покачал он головой. — Может, это у твоих что-то как-то преломляется? Я в оптике не силен.
— Может. Я всего раза два такое видела. И оба раза плакала, — припомнила я. — Наверно, это из-за слез.
— Возможно, но ты все же у врача проконсультируйся, мало ли, что там с твоими линзами… — Денис помолчал. — Вер, извини… до меня только что дошло: ты как-то упоминала, что хотела усыновить ребенка? Именно поэтому?
— Да. Ты сам пойми… — Я помолчала. — Даже если я смогу… ну… Рожать мне только с кесаревым, иначе я могу ослепнуть, как нечего делать. И кто поможет, когда я буду валяться в больнице и восстанавливаться после операции? Я же не сразу вскочу, а с ребенком возни масса! Да мне даже поесть никто не принесет… Нет, я понимаю, что люди справляются и так, но я-то себя знаю. Не выйдет. А на декретные не прожить.
— Я… понимаю, это больной вопрос. Прости, что поднял его.
— Ничего. Выговорилась, и ладно. Хуже, когда тетушки начинают ныть «ну у тебя возраст уходит, а вот у нас в твои годы уже трое было». Логических доводов не слушают, нудят и нудят, это ужас какой-то! Кстати, подруги с детьми такие же: как родит — все, можно из списка контактов вычеркивать. Такое впечатление, что они мозги в процессе детям передают, и то не факт. «Заведи лялечку, сразу поймешь, какое это счастье!» А сами мучаются, я не вижу, что ли?
— Дети не собаки, чтобы их заводить, — неожиданно жестко сказал Денис.
— Когда я так ответила, со мной месяц не разговаривали, — вздохнула я. — Ден, раз уж у нас сеанс неудобных вопросов… почему ты протез не сделаешь? Сейчас ведь такие крутые бывают…
— Не зажило еще как следует, — серьезно сказал он. — Ну и не настолько я богатый, чтобы прикупить киберпротез. Знаешь, показывали — сращивают с мышцами, нервами, что там еще… Но я обойдусь обычным, а как подкоплю, там будет видно.
— Ясно. Ты тоже извини…
— Ничего. Теперь уже нормально. Я только думаю, что же стало с той девушкой? Жива она или нет?
— Какой? — не поняла я.
— А я не сказал? — удивился Денис. — Я тогда подвозил девушку. Такая хорошенькая, стояла на остановке и мокла под дождем, уже поздно было, я ее и подхватил. А потом тот пешеход… и все. Ничего уже не помню. И не знаю, куда она делась.
— Ты никогда о ней не говорил, — сказала я.
— А… — он сник и постучал себя по виску. — Может быть, это от сотрясения, врач сказал, бывает. Так-то я все помню, работу, сама видишь, выполняю спокойно, а детали той истории… Забыл. На суде ни слова ни сказали… Наверно, если бы она погибла, так упомянули бы? Но говорили, что я был в машине один… Убежала, может, от страха, когда все это увидела?
— Не вспоминай, — сказала я и встала. — Ты вот что, качай третий сезон, а я поесть принесу!..
— Вер, давай купим диван побольше? — пробормотал Денис наутро.
— На кой?
— Спать тесно! Я все боюсь тебя придавить, я же увесистый. Кстати, на какой серии мы вчера вырубились?
— Вроде бы на седьмой, — зевнула я. — И отстань. Я еще не выспалась.
— Ну так и вали к себе!
— Это моя квартира, — напомнила я, — так что я буду спать, где мне угодно! Тем более, отопление вырубили, на улице колотун, а с тобой тепло… Ден? Ты что?
— Да ничего. Правда, ничего… — Он отвернулся, уткнувшись в подушки. — Все это как-то… глупо и нелепо.
— Почему?
— Потому, — сказал он.
Вот и весь ответ.
* * *
— Вера, что случилось? — негромко спросил Денис. — Вер?
— Ничего. Меня увольняют с работы, — ответила я, зная, что губы дрожат, но сил держаться уже не было. — Ден, ну почему?..
— Тихо, тихо… — он держал меня крепко. — Что у вас случилось?
— Начальство решило, что дешевле взять парочку новеньких с периферии, чем платить мне, — всхлипнула я. — Ден, я почти десять лет там, я… И я еще должна их обучить! За оставшуюся неделю! А там столько нюансов, я год вникала, сама напридумала уйму всего…
— Так не обучай. Их проблемы.
— Ден, но там ведь остаются другие ребята, и если эти новенькие не справятся, им плохо придется! Ну я не знаю, как быть… Если я откажусь обучать, мне премиальные не выдадут, и на что мне жить, пока новую работу не найду? Официальная-то зарплата с гулькин нос, выходное пособие — гроши!
— Ну уж с голоду не умрем, — он фыркнул мне в висок. — Ну не плачь ты, трагедию нашла! Ты языки знаешь? Ну вот, я тебе кое-какие свои переводы отдам, я все сразу не успеваю, я такой… медленный, мне долго вникать надо, а заказов — валом, и ты вроде говорила, что технической лексикой владеешь, и экономической, а я в ней ни в зуб ногой. Не плачь, Верка, ну не плачь… Если все будет совсем скверно, я пойду побираться у родителей. Но тебя одну не оставлю… Не надо. Это не конец света…
А я ревела в голос, уткнувшись в его плечо, плечо совершенно чужого мужчины, которого я случайно увидела в поликлинике. В плечо человека, с которым мы больше полугода прожили вдвоем, и ни разу не обидели друг друга, ну разве что по мелочам, по незнанию.
— Верка, я даже не смогу тебя в ванну оттащить, — растерянно сказал он. — Перестань, очень прошу, не рукавом же тебе физиономию вытирать!
— П-прости, — выговорила я, задыхаясь. — Навалилось…
— Ну ничего… ничего…
— Понимаешь, у меня никого больше нет, — сказала я сквозь стиснутые зубы. — Двоюродные и троюродные не в счет. Подругу ты видел. Я хотела усыновить ребенка, но теперь, без работы? Я не могу больше, Ден, я устала от этого, я…
Потом я, кажется, рыдала так, что в голове пульсировала боль, и я ничего не видела сквозь красные всполохи перед глазами.