Жить дальше
Шрифт:
— Я говорю тебе, как есть, — ответил он. — Они хотят тебя в вечерний выпуск «As It Happens».
— Э-э… конечно. Но это наверняка какая-то утка. «Декларация принципов» требует, чтобы…
— Сет Шостак прямо сейчас рассказывает о нём на американском радио. По-видимому, они приняли сигнал вчера вечером, и кто-то проболтался.
Компьютер Сары всё ещё загружался. Из динамиков послышалась стартовая мелодия Windows.
— Что в сообщении?
— Никто не знает. Оно общедоступно, и сейчас вксь мир пытается его разгадать.
Сара обнаружила, что барабанит
— Ну, всё, — сказал Дон. — Пора бежать. Меня ждут в операторской. Тебе сегодня позвонят насчёт интервью. Сообщение в сети повсюду, и на слэш-доте тоже. Пока.
— Пока. — Она положила трубку левой рукой, правой в это время энергично двигая мышкой, и скоро сообщение — обширный массив нулей и единиц — появилось у неё на экране. Всё ещё сомневаясь, она открыла ещё три браузерных окна и принялась искать информацию о том, когда и как сообщение было принято, что про него уже известно и прочее.
Никакой ошибки. Сообщение было подлинным.
Рядом не было никого, к кому можно было обратиться, но она, откинувшись на спинку кресла, всё-таки произнесла эти слова, слова, которые были мантрой участников программы SETI с тех пор, как их написал Уолтер Салливан в своей знаменитой книге:
— Мы не одни…
— Профессор Галифакс, правда ли, что мы можем никогда не догадаться о том, что пытаются нам сказать инопланетяне? — спрашивала ведущая — её звали Кэрол Офф — тогда, в 2009, в радиоэфире программы «As It Happens». — Я имею в виду, мы живём на одной планете с дельфинами, и до сих пор не знаем, о чём они говорят. Как вообще возможно понять, о чём говорят существа из другого мира?
Сара улыбнулась Дону, сидевшему в звукооператорской по другую сторону стекла; они много раз обсуждали этот вопрос.
— Ну, во-первых, вполне возможно, что никакого языка дельфинов не существует, по крайней мере, такого богатого и абстрактного, как наш. У дельфинов меньший, чем у людей, мозг, если брать его в отношении к массе тела, и огромная его часть занята исключительно задачами эхолокации.
— То есть, возможно, что мы не расшифровали их язык, потому что и расшифровывать нечего? — спросила ведущая.
— Именно. Кроме того, из того факта, что мы с одной планеты, вовсе не следует, что у нас больше общего с ними, чем с инопланетянами. На самом деле у нас с дельфинами очень мало общего. У них даже рук нет, а вот у инопланетян они наверняка есть.
— Откуда вы знаете?
— Из того факта, что они построили радиопередатчик. Тем самым доказав, что они — технологически развитые существа. Они почти наверняка живут на суше, из чего, опять же, следует, что с ними у нас больше общего, чем с дельфинами. Чтобы заниматься металлургией и всем прочим, необходимым для радио, нужен огонь. Плюс, конечно, использование радио подразумевает понимание математики, и это тоже роднит нас с ними.
—
Сара помолчала несколько секунд, раздумывая.
— Гмм… да. Да, я думаю, это так.
Доктор Петра Джоунз была рослой, безупречно одетой негритянкой лет тридцати на вид — хотя, как полагал Дон, насчёт работников «Реювенекс» никогда нельзя быть уверенным. Она была очень красива, с высокими скулами и живыми глазами и волосами, заплетёнными в дреды — стиль, который уже несколько раз входил в моду и выходил из неё. Она явилась для еженедельного осмотра Дона и Сары — часть её регулярной поездки по городам и весям, в которых живут клиенты «Реювенекс».
Петра сидела в гостиной дома по Бетти-Энн-драйв, скрестив свои длинные ноги. Напротив неё было окно, одно из двух, расположенных по разные стороны от камина.
На улице таял снег; наступала весна. Петра посмотрела на Сару, потом на Дона, и наконец, произнесла:
— Что-то пошло не так.
— В смысле? — тут же отозвался Дон.
Но Сара просто кивнула, и её голос был полон печали.
— Я не регрессирую, верно?
Он почувствовал, как сердце пропускает удар.
Петра тряхнула головой, и бусины, вплетённые в её дреды, издали тихий стук.
— Мне очень жаль, — сказала она едва слышно.
— Я знала, — сказала Сара. — Я… где-то внутри, я это знала.
— Но почему? — спросил Дон. — Чёрт возьми, почему?
Петра слегка приподняла плечи.
— Это большой вопрос. Наша команда работает над ним в эту самую минуту, и…
— Это можно исправить? — спросил он. Господи, пусть она скажет, что это можно исправить!
— Мы не знаем, — сказала Петра. — Мы никогда раньше не сталкивались с такими случаями. — Она помолчала, по-видимому, собираясь с мыслями. — Нам удалось удлинить ваши теломеры, Сара, но по какой-то причине новые конечные последовательности попросту игнорируются при воспроизводстве хромосом. Вместо того чтобы продолжать транскрипцию до самого конца ДНК репликаторный фермент останавливается там, где ваша хромосома заканчивалась раньше. — Она снова помолчала. — Некоторые другие биохимические изменения, которые мы запустили, также были отвергнуты, и мы тоже не знаем, почему.
Дон уже был на ногах.
— Это чепуха какая-то, — сказал он. — Вы же говорили, что знаете, что делаете.
Петра сжалась, но потом нашла в себе силы. Дону слышался в её речи какой-то слабый акцент — Джорджия?
— Послушайте, — сказала она, — я доктор, не пиарщик. Мы правда знаем о старении и запрограммированной смерти клеток больше, чем кто-либо другой. Но до сего дня мы выполнили меньше двух сотен операций омолаживания людей более чем на десять лет. — Она слабо развела руками. — Мы всё ещё на неразведанной территории.