Жить для возвращения
Шрифт:
Это все не я открыл, это Наташа вычитала в умных книгах, которые, не посвящая меня в свои сокровенные интересы, привезла на зимовку, чтобы творчески изучать их в свободное от работы и от меня время. Она даже Библию взяла с собой из дома, дав слово моей теще никому об этом не говорить — в те времена это было небезопасно.
Весной у меня появилась одна — главная — забота: перебазироваться на ледник и начать там метеорологические и гляциологические наблюдения. Мы задумали это предприятие вместе с Наташей еще зимой, когда я как-то незаметно втянулся в изучение азбуки Морзе и радиодела, т. е. начал тренироваться в приеме-передаче на ключе. Учила меня Роза Фокина, и я оказался достаточно пригодным для этого искусства объектом. Мало-помалу овладел основами работы в эфире, особенно любил передавать, несколько раз мне даже доверили отстучать синоптические
Мы посвятили в наши планы только начальника. Как нетрудно было себе представить, Михаил не пришел в большой восторг, узнав о моем намерении поселиться в одиночестве во льдах. Я замыслил длительное, измеряемое несколькими месяцами, пребывание на леднике, а для этого требовалось не только разрешение начальника зимовки, но и милостивое соизволение диксонского руководства. Надежда была исключительно на добрую волю и твердость Михаила Алексеевича Фокина.
Он в итоге с лихвой оправдал мои надежды. На удивление глубоко проникся самой идеей, сумел убедить Диксон в правоте нашего общего (сугубо неправого в отношении техники безопасности!) дела. И посвятил в наши планы коллектив, без помощи которого все начинание было обречено на провал.
Неожиданную поддержку оказал Николай Куликов. Вероятно, я уж очень осточертел ему на станции, и он рад был моей добровольной ссылке. Быстро и высококачественно он сконструировал для меня простенькие приемник и передатчик, выделил аккумуляторные батареи, все проверил, зарядил, снабдил подробной письменной инструкцией, вместе с начальником добился через Диксон собственного радиопозывного для такой выносной точки — УИЛ-1 (позывной Русской Гавани был УИЛ, мыса Желания — УРА).
Вся станция с азартом втянулась в подготовку моей ледниковой командировки. Дядя Саша и Иван Алексеевич соорудили маленький сборный домик из фанеры с прокладками войлока и рубероида. В марте-апреле, с наступлением светлого времени, мы несколькими собачьими рейсами доставили мое будущее жилище на ледник, где тот же дядя Саша с ассистентом в лице начальника без помех собрали и укрепили в снегу этот дворец. Володя Королев выделил метеоприборы, Тимофеич соорудил из большого тяжелого ящика и железной рейки с блочком-колесиком прибор для измерения абляции (т. е. таяния и испарения с поверхности снега и льда). Наташа и Роза подобрали продукты. Был там и непременный уксус, моя гастрономическая страсть с ранних детских лет. Роза написала мне краткую инструкцию по приготовлению пищи. В раздел «Макаронные изделия» она приписала: «Лапшу и вермишель мыть не надо, радуйтесь!!!» Зимовка снабдила меня щедро, и это выглядело особенно трогательно, если учесть, что на складе подходили к концу все основные припасы, начиная с сахара, масла, консервов и круп. Ближайший теплоход ожидался не раньше июля-августа, и потому, вспоминая сейчас, как мои товарищи снаряжали меня в дорогу, вновь и вновь испытываю к каждому из них благодарные чувства, как бы у нас ни складывались личные отношения до или после.
В конце июня я отправился в последнюю ездку на собаках с грузом свежего хлеба, пирожков и еще каких-то деликатесов, созданных руками Клавдии Андреевны. Меня сопровождали Михаил, дядя Саша и Иван Васильевич. Часов через пять мы достигли домика, сиротливо черневшего на фоне ослепительного снега, покрывавшего весь ледник. Лето еще и не думало заглядывать сюда, я ждал появления первых его признаков не ранее середины или даже конца июля.
Мы обнялись, собаки легко потащили пустые нарты вниз под уклон, люди трусцой побежали рядышком, по очереди присаживаясь в сани. Жизнь сделала новый поворот. Дай-то бог, не без опаски думал я тогда, чтобы он не оказался слишком крутым.
Глава шестая
ОДИН НА ЛЕДНИКЕ
В палату вошли две хирургини, палатный врач Наталия Александровна и старший ординатор Мария Абрамовна.
— Как вы, дорогой наш? «Когда операция?» Это я должна вам ответить? Нет-нет, не ко мне, к Павлу Иосифовичу. Молчит? Значит, еще не принял решения. Так, вот здесь больно? А тут? Перестаньте морочить мне голову, тут не может болеть, у вас глубоко проморожены стопы, в них нет чувствительности, вот, глядите, я беру иглу и колю вас… Наташа, ты не знаешь, чего он дергается, как беременная баба? Ему, видите ли, больно, он потерпеть не может, герой-полярник называется! И как только жена его выносит?
А в самом деле, как? И как она, моя родная, вынесет то, что еще впереди и что неумолимо надвигается на нас обоих?
А вот и она. Сейчас будет смазывать мне камфарным спиртом спину, кормить икрой и невесть откуда добытыми в апреле помидорами, запихивать в рот дольки шоколада, бегать к нянечкам за чистым бельем. Что это она сегодня такая оживленная, к добру ли? Я не успел с расспросами, как она выпалила:
— Зинок, поздравляю, ты — почетный полярник! Вот, смотри, приказ министра Морского флота, мне вчера вечером его из Главсевморпути привезли домой. Дай я сначала сама тебе его прочту: «за мужество, проявленное при исполнении служебного долга, за огромную волю к жизни…»
За мужество. Несчастливое Натинькино замужество! Она почувствовала мое состояние, принялась убеждать меня, как гордится мною, настойчиво требовала, чтобы я проявил радость, а у меня не было никаких сил радоваться. В конце концов она, еле сдерживая слезы, простилась со мною до завтра. А я, разозленный на себя самого, снова припал к спасительным воспоминаниям.
Место, облюбованное мною на леднике Шокальского, носило прямо-таки пиратское название: «Барьер Сомнений» (почему? — этого мы до поры до времени не знали). Гигантский ледниковый щит северного острова Новой Земли — этакая Антарктида или Гренландия в миниатюре. К западу и к востоку, к Баренцеву и Карскому морям, с него стекают узкие ледяные языки, голубые глетчеры, каждый из которых имеет свое наименование: ледник Иностранцева, ледник Русанова, ледник Седова, ледник Шокальского. Концы ледников, словно реки, впадают в заливы и бухты, волны и течения уносят ледяные обломки в море в виде причудливых островершинных айсбергов. Но до морского побережья ледникам нужно еще добраться, и тут их подстерегают невидимые подледные горы, мешающие глетчерам плавно скользить под уклон. В таких местах ледники взламываются ледопадами, образуя громадные природные амфитеатры, состоящие из чередующихся полос голубого льда и глубоких трещин. Один из таких ледопадов — Барьер Сомнений, перегородивший поперек весь ледник Шокальского чуть ниже того места, где он выползал из главного щита.
Барьер был разбит бесчисленными трещинами-ущельями, имевшими в ширину и десять, и двадцать, и сорок метров, а в глубину уходившими на всю толщину ледника, на сотни метров. Здравый смысл подсказывал выбрать площадку для моего домика, отступив подальше от вершины Барьера, в спокойную бестрещинную зону. Мы ставали домик в конце зимы, когда поверхность ледника была покрыта метровой толщей снега, ставили, как казалось, в безопасном месте, «поверх барьеров», если использовать поэтическую строку Пастернака, но стоило мне только поселиться там, как выяснилось: я проживаю посреди широченной трещины!
Обнаружилось это внезапно. С наступлением летних дней в конце июля снег вокруг начал подтаивать, проседать, и, выйдя однажды на очередной метеосрок, я вдруг провалился по пояс и повис, ухватившись руками за порог собственного жилища! Придя в себя и выкарабкавшись из щели, я не стал сообщать на станцию о неприятном открытии, решив максимально обезопаситься. К прикрепленному к дверце кольцу-рукоятке привязал надежную альпинистскую веревку и отныне вылезал «на улицу» не иначе, как туго опоясавшись ею. Так и ходил на привязи, точно кот ученый! Длины веревки хватало как раз до метеоплощадки, она находилась метрах в двадцати и, к счастью, располагалась на ледяной перемычке.
Чем дальше катилось лето, тем страшнее обнажались трещины на леднике. Они были всюду, широкие и узкие, ущелья и «змейки». Снежные мосты просели, борта трещин обозначились предельно четко, враг стал виден в лицо, и передвижение по льду сделалось безопасным. Я лишь молил судьбу, чтобы выдержал, не рухнул в бездну мощный снежный надув, медленно проседавший в трещину вместе с моим палаццо.
Домик имел площадь около трех квадратных метров, примерно два на полтора. Высота не позволяла выпрямиться в полный рост. Вну три размещалась брезентовая раскладушка со спальным мешком, стоял столик с посудой и радиоаппаратурой. В углу приютилась керосинка, на ней я раз в сутки готовил горячую еду, кипятил чай, не забывая заливать его в термос. Пока горела керосинка, температура в домике поднималась выше нуля, но зато начинала побаливать от угара голова: ведь ни о каком проветривании помещения не могло быть и речи, надо было экономить тепло, чтобы к тому же не замерзли аккумуляторные батареи для рации.