Житейская мелочь
Шрифт:
– Так-таки и говорит, что я ее погубил?
– Да. Вы не обижайтесь, Николай Ильич!
Беляев поднялся, постоял и заходил по гостиной.
– Это и странно и... смешно!
– забормотал он, пожимая плечами и насмешливо улыбаясь.
– Сам кругом виноват, и я
– Да, но... ведь вы же сказали, что не будете обижаться!
– Я не обижаюсь и... и не твое дело! Нет, это... это даже смешно! Я попал, как кур во щи, и я же оказываюсь виноватым!
Послышался звонок. Мальчик рванулся с места и выбежал вон. Через минуту в гостиную вошла дама с маленькой девочкой - это была Ольга Ивановна, мать Алеши. За нею вприпрыжку, громко напевая и болтая руками, следовал Алеша. Беляев кивнул головой и продолжал ходить.
– Конечно, кого же теперь обвинять, как не меня?
– бормотал он, фыркая.
– Он прав! Он оскорбленный муж!
– О чем ты это?
– спросила Ольга Ивановна.
– О чем?.. А вот послушай-ка, какие штуки проповедует твой благоверный! Оказывается, что я подлец и злодей, я погубил и тебя и детей. Все вы несчастные, и один только я ужасно счастлив! Ужасно, ужасно счастлив!
– Я не понимаю, Николай! Что такое?
– А вот послушай сего юного сеньора!
– сказал Беляев и указал на Алешу.
Алеша покраснел, потом вдруг побледнел, и всё лицо его перекосило от испуга.
– Николай Ильич!
– громко прошептал он.
– Тссс!
Ольга Ивановна удивленно поглядела
– Спроси-ка!
– продолжал Беляев.
– Твоя Пелагея, этакая дура набитая, водит их по кондитерским и устраивает там свидания с папашенькой. Но не в этом дело, дело в том, что папашенька страдалец, а я злодей, я негодяй, разбивший вам обоим жизнь...
– Николай Ильич!
– простонал Алеша.
– Ведь вы дали честное слово!
– Э, отстань!
– махнул рукой Беляев.
– Тут поважнее всяких честных слов. Меня лицемерие возмущает, ложь!
– Не понимаю!
– проговорила Ольга Ивановна, и слезы заблестели у нее на глазах.
– Послушай, Лелька, - обратилась она к сыну, - ты видаешься с отцом?
Алеша не слышал ее и с ужасом глядел на Беляева.
– Не может быть!
– сказала мать.
– Пойду допрошу Пелагею.
Ольга Ивановна вышла.
– Послушайте, ведь вы честное слово дали!
– проговорил Алеша, дрожа всем телом.
Беляев махнул на него рукой и продолжал ходить. Он был погружен в свою обиду и уже по-прежнему не замечал присутствия мальчика. Ему, большому и серьезному человеку, было совсем не до мальчиков. А Алеша уселся в угол и с ужасом рассказывал Соне, как его обманули. Он дрожал, заикался, плакал; это он первый раз в жизни лицом к лицу так грубо столкнулся с ложью; ранее же он не знал, что на этом свете, кроме сладких груш, пирожков и дорогих часов, существует еще и многое другое, чему нет названия на детском языке.