Житие Федора Абрамова
Шрифт:
«Мама, Степанида Павловна, неграмотная крестьянка, которая с трудом умела ставить три печатных буквы, – говорил Федор Абрамов в день своего шестидесятилетия. – Но крепкая, неглупая, властная и работящая женщина, рано овдовевшая… твердой и уверенной рукой повела нашу семейную ладью. В 1922 году, когда мы остались без отца, старшему было пятнадцать, младшему (я был младший) шел второй год, и у нас была всего лишь коровенка. А за восемь лет, когда мы вступали в колхоз, мы своим трудом, наша ребячья коммуния сотворила чудо: у нас было две лошади, две коровы, был бык, была телушка, был добрый десяток овец – все это мы наделали» [8] .
8
Абрамов
Подвиг матери, вырастившей пятерых детей и поднявшей хозяйство, был бы невозможным, если бы старший сын Михаил не занял место «брата-отца».
«Он стал для меня и для всей нашей семьи тем же, чем был Михаил Пряслин для своей семьи», – говорил Федор Абрамов.
Пожертвовав учебой и своим будущим, Михаил работал за взрослого мужика, взвалив на свои плечи заботу о младших. Соседи вспоминали, что поначалу Федор «бегал в портяном», а когда Михаил пошел в лес, у Федора появилась ситцевая рубашка.
Тремя же классами ограничилось образование второго брата Николая. Как и Михаил, он пошел работать на лесозаготовки, но вскоре вступил в партию и выдвинулся по руководящей линии, стал начальником в Кушкополе.
Младшие Абрамовы тоже работали: сестра Мария пошла в школу только в 12 лет. Она вспоминала, что утром до школы должна была прясть, а в школу часто носила, кроме учебников и тетрадей, таз с бельем – прополоскать на переменке.
Брат Василий – брат-друг, как будет называть его Федор Абрамов! – окончив семь неполных классов, поступил работать переписчиком в контору.
Потом он окончит курсы, а еще позднее заочно выучится на учителя, но только самому младшему Федору посчастливилось получить не заочное, а полное образование…
Промыслительно, что к получению его Федор Абрамов приступил, постигнув в семье основы братской взаимопомощи, впитав азы христианской веры и нравственности…
Ведь ему одному из всей семьи Абрамовых предстояло получить настоящее образование.
Одному и за всех…
Часть первая
Испытания и искушения
И ныне покажи свою любовь к ним и принеси им жертву с поклонением, дабы и народ весь увидел твое усердие к богам и познал, что ты искренний друг великих богов и угоден царю.
Так говорил Ликиний, обольщая и лаская святого.
Глава первая
Первые уроки
Пришла в голову великолепная мысль – назвать свои автобиографические записи (должен же я когда-нибудь их написать) – «Записки счастливого человека».
И это – точно. Меня действительно, начиная с самого детства, когда все старухи желали мне смерти, спасало Провидение.
Для чего? – это другой вопрос. Но спасало. Авось спасет и на этот раз.
Ну а если ко дну – что ж, можно быть благодарным жизни и за отпущенные годы.
За несколько лет до смерти Федор Абрамов перечитал роман Ивана Алексеевича Бунина «Жизнь Арсеньева».
Сохранились заметки, оставленные им на полях книги…
Там, где Бунин пишет о своих религиозных переживаниях: «Я пламенно надеялся быть некогда сопричисленным к лику мучеников и выстаивал целые часы на коленях, тайком заходя в пустые комнаты, связывал себе из веревочных обрывков нечто вроде власяницы, пил только воду, ел только черный хлеб…», – Федор Александрович записал на полях: «Я тоже через это прошел».
А после слов – «И длилось это всю зиму» – Абрамов оставил пометку: «А у меня годы».
Там, где Бунин замечает, что его особенно восхищали готические соборы, Федор Абрамов написал: «А у меня наоборот: готический собор я не чувствую, а церковь православная меня сводит с ума»…
Нет нужды относиться к этим пометкам, как к наброску чертежа религиозных увлечений детства. Скорее это попытка разглядеть в себе нечто скомканное в отроческие годы, заглушенное в юности, отчасти позабытое во взрослые годы, но остающееся чрезвычайно важным и судьбоносным и на склоне жизни…
«Беловодье, золотое царство… Но разве найдешь его… – читаем мы в набросках к «Житию Федора Стратилата», сделанным Федором Абрамовым в последние недели его жизни. – Было у каждого это Беловодье – детство» [9] .
И тут же на полях сделана приписка: «Невозвратная пора детства. А так ли это, что в детство нет дорог?»
Надо сказать, что Федор Александрович Абрамов не обладал той счастливой забывчивостью, которая помогает обычным людям справиться с пережитыми ужасами. Он не был, разумеется, злопамятным человеком, но о своих бедах, неприятностях и унижениях не забывал никогда.
9
Оригинал текста хранится в фондах Литературного музея Федора Абрамова в Верколе.
И если в предсмертной исповеди он называет свое нищее, сиротское детство «Беловодьем» и «золотым царством», значит духовный свет, освещавший первые годы его жизни, заслонял и голодный быт, и тяжелую, недетскую работу, к которой сызмальства начали приучать его.
К сожалению, документальных свидетельств о детстве Абрамова сохранилось немного, и говорить о его духовном воспитании большей частью приходится предположительно.
Судя по обрывочным сведениям, мать писателя, Степанида Павловна, верила в Бога, но подобно другим крестьянским женщинам, воспринимала свою веру, как нечто само собой разумеющееся и не требующее дополнительных трудов и усилий. Православие для нее было образом жизни, и сама крестьянская работа внутренне воспринималась, как работа православная, совершаемая не для обогащения, а лишь для возможности продолжения этой христианской жизни.
«…Столько благостного удовлетворения и тихого счастья было в ее голубых, слегка прикрытых глазах… – говорил Федор Абрамов в «Деревянных конях». – И тут я вспомнил свою покойную мать, у которой, бывало, вот так же довольно светились и сияли глаза, когда она, доупаду наработавшись в поле или на покосе, поздно вечером возвращалась домой» [10] .
Это православное отношение к труду Степанида Павловна сумела передать сыну, а он пронес его через всю жизнь и наделил им героев своих книг.
10
Абрамов Ф. Светлые люди. СПб.: Logos, 2007. С. 18–19.