Житие мое 2003

Громыко Ольга Николаевна

Но не все было так просто. Вторая книга вышла, а за ней и третья, Олька окончательно возгордилась, а поклонники окончательно свихнулись. Я предложила ей абсолютно безвозмездно отвечать на их письма со 100 % гарантией того, что второй раз тот чел, которому я ответила, Ольке уже не напишет, и вообще — заречется писать на всю жизнь (и читать тоже). Олька, хотя и сочла мое предложение соблазнительным, все же заколебалась, и, в конце концов, решила, что общение со мной будет слишком тяжким наказанием даже для надоевших фанатов, ибо у нее ко мне выработался иммунитет, а у поклонников летальный исход исключить все-таки нельзя — а вдруг какой слабонервный попадется? Я, впрочем, не сильно расстроилась, потому что некоторые письма поклонников заставляли меня серьезно усомниться в наличии у Ольки элементарного инстинкта самосохранения — прочесть такую

хрень, и не свихнуться, могла только очень знаменитая писательница. Чего стоили хотя бы гневные послания какого-то чела с критическими замечаниями по поводу того, что гоблины и вампиры в Олькином опусе не соответствуют ГОСТу (сколько живу — никогда не думала, что для книжных героев, как для заварных пирожных, существует определенная рецептура — типа, если напихать вместо масляного крема белковый, то получится не заварное, а трубочка, что есть наглый обман потребителя и предлог для вызова санстанции) и дружескими советами типа там отрезать, здесь добавить, чтоб получилось что-то вроде героя компьютерной игрушки, в которые по вечерам рубится мой ненаглядный супруг… От одной мысли о том, как в очередной книге Вольха сливается в объятиях на ложе любви с классическим вампирюгой Леном, напоминающим героя «Квака», меня чуть не хватил церебральный паралич. Кстати, ложе любви, на чем упорно настаивали экзальтированные поклонники, которым не терпелось прочесть в подробностях, когда, куда и где Лен отоварит Вольху по полной, меня тоже не прикалывало. Хотя бурный секс (от описания лучше воздержусь) и последующая дележка свадебных подарков, особенно нестандартных — сцена: «Давай мне артефакт!» «Дорогая, ты хочешь меня еще раз?» «Идиот, я по-стармински, а не по-английски говорю!» — безусловно, подняли бы рейтинг Олькиных произведений на невиданную высоту, так как к многочисленной армии ее поклонников добавились бы еще извращенцы всех мастей. Но за свадьбой, что еще не самое жуткое, и первой брачной ночью, что уже похуже, по логике событий должны были последовать омерзительные сцены типа Лена с пузом в тренировочных штанах, потягивающим пиво за просмотром футбола, или растолстевшей Вольхи с кучей сопливых детей, потягивающей кофе за просмотром сериалов. По этой причине я настоятельно советовала Ольке ограничиться платоническими отношениями между Вольхой и Леном, объяснив это фригидностью первой или импотенцией второго, или и тем и другим вместе взятыми.

А уж когда дело дошло до высылки любимой писательнице на рецензию собственных произведений поклонников, я вообще пришла в полный восторг. Мало того, что Олька имела глупость эти опусы читать, она их еще и рецензировала (то есть, изрыгая проклятья, которые сделали бы честь любому троллю, писала вежливые по содержанию, но глубоко нецензурные по сути отзывы). После прочтения пары страниц произведения одного такого поклонничка, я от смеха дважды уронила лабораторный чайник с кипятком (впрочем, аспиранту, на которого я роняла чайник, было далеко не до смеха), а после другого произведения стала бояться ходить вечером по коридорам нашего НИИ в одиночку. Протусовавшись разок по темному коридору мимо сортира со зловеще открытой дверью, я чуть не сделала все свои дела прямо на месте, ибо из него неожиданно выскользнуло нечто и интимно произнесло… нет, не «иди ко мне, о юная дева, я жажду твоей крови!», а «девушка, где у вас тут анализы на хламидии делают?», так что я не знаю, кто из нас больше испугался — я вопроса, или несчастный мужик моего визга. Тем не менее, засиживаться по вечерам на работе я перестала.

Но даже несмотря на то, что мстительная Олька постоянно грозилась вывести меня в каком-нибудь гнусном опусе в роли жертвы вампира или тролля (хотя это еще неизвестно, кто бы оказался жертвой — что такое тролль по сравнению с нашим замом по АХЧ!) — все-таки есть плюсы в работе с великой писательницей. Ведь я тоже могу написать про нее мемуары…

Но это уже совсем другая история…

– ------------

От себя: И вы еще завидуете, что у меня такие юморные коллеги????? Травить их!!! Дустом и цианидом. А то вконец уже обнаглели…

#

Про пчОл:-)))

В свое время я очень боялась пчел. И вовсе не потому, что они кусаются, а потому, что кусаются целенаправленно, направляясь почему-то именно на меня! И стоит жужащей по своим делам пчОлке увидеть с высоты своего пчОльего полета мою макушку, как она немедленно меняет планы и пикирует мне на голову, с размаху втыкаясь жалом!

(Правда, народная медицина утверждает, что пчела — животная умная, и кого попало куда попало кусать не будетЪ, а толо больных в самые что ни есть болящие места. Из чего следует плачевный вывод. Однако удовольствия эта экологически чистая метода доставляет мало, да и исцеления в результате регулярных укусов что-то не наступает, а посему я предпочла бы попробовать в качестве лечения нечто менее радикальное). (Свернуть)

И на фоне этой нашей взаимной нелюбви (или, может, наоборот — пламенного желания пчОлок хоть немного облегчить страдания окружающих путем покуса моей больной башки) мой папа завел в деревне пасеку.

Пчеловодство в папином исполнении выглядело так: по весне над нашим садом, привлеченный благоуханием яблонь и моей башкой, начинал кружить у кого-то удравший рой. Ибо народ в деревне пьющий и за своим пчелиным имущество не следящий, так что местные пчелы вели глубоко развратный образ жизни, роясь и дезертируя из родного улья по пять раз в неделю (чего опыстные пасечники, ессно, не допускают, умело направляя пчелиный энтузиазм на сбор меда).

Так вот. Завидев гостеприимно расставленные внизу ульи, пчелы делали роковую ошибку: в них вселялись. И начинали носить мед (изредка) и роиться (с типовой частотой пять раз в неделю). Ибо папа у меня хоть и непьющий, но бывает в деревне наездами, раз в неделю от силы.

Все лето пчелы исправно занимались этими великими делами, и осенью папа, облачившись в нечто вроде противочумного костюма, порой умудрялся изъять у тружениц полей ведро-другое меда. Пчелы на это страшно обижались и, с возмущенными воплями летая по нашему двору, кусали всех встречных. Чаще всего почему-то встречая меня, так что в город я возвращалась с негнущейся ногой, неповорачивающейся шеей и не открывающимися глазом.

Зимой пчелы благополучно дохли от голода и холода, несмотря на все папины попытки их обогреть и накормить, и весной все начиналось заново. ("ПчОлы, мэртвы пчооолы, пчОлы-пчОлы-пчОлы-пчолыки мае!!!". Люблю эту песню).

Но изредка в этот неумолимый естественный процесс вклинивалась моя бабка, которая бдела деревенское хозяйство, включая пчОл. И, ессно, весьма негативно относилась к ихнему улету в неизвестном направлении, пытаясь всячески этому воспрепятствовать. Обычно бабке везло. То есть она по уникальнешей супернаучной технологии заставляла пчел несколько поумерить тягу к странствиям. А именно брызгала на вылетающий из улья рой водой из ведра с помощью веника. Пчелы, благоразумно решив переждать нелетную погоду, сбивались в

клуб на одной из яблонь, а потом или приезжал папа, или бабке это дело надоедали и пчелы с радостным жужжанием воспаряли в небеса, ехидно помахав ей крылышками.

Но однажды, загнав особо жирный рой на макушку самой высокой яблони, бабка пожелала во что бы то ни стало заполучить его в свою медодобывающую промышленность. И, щедро окропив его водой, побежала за ближайшим пчеловодом — местным ветеринаром Чубриком.

Честно говоря, у меня давно и прочно сложилось впечатление, что Чубрик и пчОлы сосуществовали в его дворе автономно. То есть пьяным он к ним не подходил, ибо в силу совего ветеринарного образования знал, что пчОлы не любят резких запахов, в частности перегара, а

трезвым его никогда не видели. Но поскольку ульи стояли, а пчелы над ними вились, вся деревня считала Чубрика авторитетнейшим пчеловодом.

Выслушав бабкину прочсьбу, Чубрик первым делом потребовал бутылку за, как он выразился, "научно-техническую консультацию по отлову пчел и контроль над оным". Ибо ловить их собственноручно от отказыватся по причине, цитирую: "ОНИ, НЮША, тебя уже ХОРОШО ЗНАЮТ, А МЕНЯ И ПОКУСАТЬ МОГУТ!" В итоге ловчая команда выглядела так: бабка, экипированная решетом и платком, и стоящий на стреме в пяти метрах Чубрик. Пчелы мрачно скалились на них с дерева, не желая узнавать ни одного, ни другого.

— Ну шо, Нюша, лезь! — благодушно скомандовал ветеринар, примеряясь к свежеоткупоренной бытулке. — Да гребани их решетом посильнее, шоб матка тудыть попала! они тады от нее никуда не уйдут!

Я обожаю простых белорусских бабок, смолоду закаленных колхозом и картофельными сотками. Она полезла.

Картина маслом: семидесятилетняя бабка, кряхтя и охая, карабкается на пятиметровую яблоню. За ПчОлами, угрюмо наблюдающими за этим процессом и как-то подозрительно жужжащим. и ветеринар, деловито командущий: — Да лявее, лявее, ось на ту веточку!!!