Житница сердоболия
Шрифт:
Я прописал постельный режим. Таблетки безобидные, общеупотребительные. И уехал, пообещав вернуться через денек. А дома позвонил отчиму, старому асу-спецу. Ну, он мне, мальчишке, загнул ясный диагноз: "Мелкоочаговый ишемический инсульт в покрышке моста - чего тут непонятного?"
Да все понятно, раз так - я и забыл такие слова: покрышка, мост.
Ну, коли такое дело, я спровадил мужика в больничку. Он исправно отлежал положенный срок. Без капризов.
Вернулся долечиваться амбулаторно. Я лечил.
Я в жизни не встречал такого дисциплинированного пациента. Он встал на диспансерный учет. Ежегодно являлся по приглашению. Язык держал прямо. Брал рецепты. Приносил мне дефицитные талоны на макулатурные книги, так как имел связи. Все это с извиняющимся молчанием. Побывал в санатории. Не донимал. Не приставал. Не выпивал накануне. Садился, как суслик, на стульчик для больных, ручки держа перед собой. И все это молча, с широко распахнутыми, совиными глазами. На нем, таком здоровом, можно было пахать. Но нельзя. Сидел и безмолвно смотрел на меня.
Мы оба знали, что что-то во всем этом не так - в талонах, в языке. Но ему его грешного языка никто не вырвал, и у меня серафим ничего не тронул. Есть же документ, в конце концов - выписка из больницы. Покажу его Святому Петру при выяснении отношений.
А ведь помнил я одну ненормальную с повернутым языком, которая сообщила, что побывала в пятнадцати катастрофах. Последняя была авиационной. Но там был фон! безумный фон. И диагноз, раз и навсегда поставленный - попробуй не положи в палату.
Помнил. Но не вспоминал. Талоны сграбастывал.
"Уберите ваше золото!" - сказал профессор, гордясь собой. ..."Денежки я приберу, - сказала медсестра.
– Нечего им тут валяться". Сгребла этикетки и стала таять. Цитирую по памяти.
Реконструкция
Мне позвонила бывшая пациентка.
Колясочница, очень хорошая. Она одна меня и помнит. С Новым Годом поздравила.
И пожаловалась на мою больницу.
Там стало невыносимо: начали лечить.
Вокруг больницы - по периметру, как я понял - провалился асфальт, и оттуда, из-под земли, скоро полезут уже подзабытые ветераны труда, которые выпили после дежурства, придавили на массу и заспали массу же событий.
Радостные новости из первого больничного этажа: построили огромное кафе. В нем - статуи. Как описала их моя собеседница, голые тетеньки и дяденьки, чередуются на античный манер.
Торгуют (не они пока) пивом, однако не в розлив.
Казачество, еще при мне начавшее охранять больницу, возродилось в полной мере и никого не пускает.
После бала
Выпишут человека из больницы. Думает: ура!
Ан нет, начинается новое горе.
Моя жена снова пошла в магазин. На сей раз в игрушечный с дочкой.
У дочки глаза разбежались - и хорошо. Потому что уши не участвовали.
А за прилавком беседовали две продавщицы:
– Я вот свекра своего полупарализованного мою. Так он ведь полупарализованный! Хер-то стоит! Здоровый такой хер, красный, а мошна седая. Я ему говорю: ты что думаешь, я тебе хер буду мыть? сам вымоешь!...
Веселая Карусель
В карете Скорой Помощи есть кресло-вертушка. И есть еще доктор весом 120 кило. А может быть, он фершал, но тоже нужная фигура. Но с недостатками: мало того, что пьет, так еще и со слабым мочевым пузырем. Выпьет, втиснется в кресло-вертушку, и никому его не вытащить - так плотно сидит.
Вызывают другого доктора. Тот работает. Карусельное кресло занято. Больные-родственники время от времени заглядывают в машину: кто это там у вас?
– А это водитель после техобслуживания, очень устал.
Сутки проспит и обоссытся.
Или бывает иначе: приходит с утра на работу слегка нездоровый, ложится спать, ширнувшись рогипнолом, это такое снотворное-вырубающее. Через три часа встает с одеялом и подушкой, идет к доктору. Срывающимся шепотом:
– Ну как, я не наследил за ночь? Ничего не натворил?
– Да нет, что ты, Юра, ты только пришел! Тебе еще сутки работать!
– А, ну тогда по пиву!
Цветок Зла
Скорая Помощь с одной подстанции звонит, вызывает специализированную кардиобригаду. Полная жопа, проникающее ранение в грудь, да не одно, шок, убийство, и вообще дело такая дрянь, что самим разобраться не хватает ресурсов.
Сирена! В ружье!
Шарканье заспанных сапог. Марш оптимистов и почти энтузиастов.
Бригада прибыла с полным боекомплектом для полной жопы. Возглавлял ее, бригаду, мой товарищ. Приходилось, конечно, возглавлять и полную жопу: бывают случаи, когда медицина бессильна.
Выяснилось, что на помойке, в бачке-контейнере, легла-раскинулась (снегами... спиртами...
– так и тянет на стихосложение) пьяная особь с некоторыми, очень спорными, признаками женского пола. Спит в этом бачке, голая донельзя, лет тридцати, да на груди - несколько ссадин.
Сказано было громко: "Такую даже я не хочу". Это доктор сказал. Или фершал. Потому что приходят же на помойку ранние утренние личности порыться - выходит, оказывается, что выпадает им и шерше ля фамм.
Между прочим, эту фразу, "такую даже я не хочу", почему-то приписывают мне. Не знаю, с чего бы. Будто бы я когда-то и где-то, по молодости и по ситуации, ее произнес, и она окрылилась, вылетела воробьем и воротилась бумерангом. Что-то я сомневаюсь. Хотя прецеденты случались, чего скрывать.