Житница сердоболия
Шрифт:
Я прописал постельный режим. Таблетки безобидные, общеупотребительные. И уехал, пообещав вернуться через денек. А дома позвонил отчиму, старому асу-спецу. Ну, он мне, мальчишке, загнул ясный диагноз: "Мелкоочаговый ишемический инсульт в покрышке моста - чего тут непонятного?"
Да все понятно, раз так - я и забыл такие слова: покрышка, мост.
Ну, коли такое дело, я спровадил мужика в больничку. Он исправно отлежал положенный срок. Без капризов.
Вернулся долечиваться амбулаторно. Я лечил.
Я
Мы оба знали, что что-то во всем этом не так - в талонах, в языке. Но ему его грешного языка никто не вырвал, и у меня серафим ничего не тронул. Есть же документ, в конце концов - выписка из больницы. Покажу его Святому Петру при выяснении отношений.
А ведь помнил я одну ненормальную с повернутым языком, которая сообщила, что побывала в пятнадцати катастрофах. Последняя была авиационной. Но там был фон! безумный фон. И диагноз, раз и навсегда поставленный - попробуй не положи в палату.
Помнил. Но не вспоминал. Талоны сграбастывал.
"Уберите ваше золото!" - сказал профессор, гордясь собой. ..."Денежки я приберу, - сказала медсестра.
– Нечего им тут валяться". Сгребла этикетки и стала таять. Цитирую по памяти.
Реконструкция
Мне позвонила бывшая пациентка.
Колясочница, очень хорошая. Она одна меня и помнит. С Новым Годом поздравила.
И пожаловалась на мою больницу.
Там стало невыносимо: начали лечить.
Вокруг больницы - по периметру, как я понял - провалился асфальт, и оттуда, из-под земли, скоро полезут уже подзабытые ветераны труда, которые выпили после дежурства, придавили на массу и заспали массу же событий.
Радостные новости из первого больничного этажа: построили огромное кафе. В нем - статуи. Как описала их моя собеседница, голые тетеньки и дяденьки, чередуются на античный манер.
Торгуют (не они пока) пивом, однако не в розлив.
Казачество, еще при мне начавшее охранять больницу, возродилось в полной мере и никого не пускает.
После бала
Выпишут человека из больницы. Думает: ура!
Ан нет, начинается новое горе.
Моя жена снова пошла в магазин. На сей раз в игрушечный с дочкой.
У дочки глаза разбежались - и хорошо. Потому что уши не участвовали.
А за прилавком беседовали две продавщицы:
– Я вот свекра своего полупарализованного мою. Так он ведь полупарализованный! Хер-то стоит! Здоровый такой хер, красный, а мошна седая. Я ему говорю: ты что думаешь, я тебе хер буду мыть? сам вымоешь!...
Веселая Карусель
В карете Скорой Помощи есть кресло-вертушка. И есть еще доктор весом 120 кило. А может быть, он фершал, но тоже нужная фигура. Но с недостатками: мало того, что пьет, так еще и со слабым мочевым пузырем. Выпьет, втиснется в кресло-вертушку, и никому его не вытащить - так плотно сидит.
Вызывают другого доктора. Тот работает. Карусельное кресло занято. Больные-родственники время от времени заглядывают в машину: кто это там у вас?
– А это водитель после техобслуживания, очень устал.
Сутки проспит и обоссытся.
Или бывает иначе: приходит с утра на работу слегка нездоровый, ложится спать, ширнувшись рогипнолом, это такое снотворное-вырубающее. Через три часа встает с одеялом и подушкой, идет к доктору. Срывающимся шепотом:
– Ну как, я не наследил за ночь? Ничего не натворил?
– Да нет, что ты, Юра, ты только пришел! Тебе еще сутки работать!
– А, ну тогда по пиву!
Цветок Зла
Скорая Помощь с одной подстанции звонит, вызывает специализированную кардиобригаду. Полная жопа, проникающее ранение в грудь, да не одно, шок, убийство, и вообще дело такая дрянь, что самим разобраться не хватает ресурсов.
Сирена! В ружье!
Шарканье заспанных сапог. Марш оптимистов и почти энтузиастов.
Бригада прибыла с полным боекомплектом для полной жопы. Возглавлял ее, бригаду, мой товарищ. Приходилось, конечно, возглавлять и полную жопу: бывают случаи, когда медицина бессильна.
Выяснилось, что на помойке, в бачке-контейнере, легла-раскинулась (снегами... спиртами...
– так и тянет на стихосложение) пьяная особь с некоторыми, очень спорными, признаками женского пола. Спит в этом бачке, голая донельзя, лет тридцати, да на груди - несколько ссадин.
Сказано было громко: "Такую даже я не хочу". Это доктор сказал. Или фершал. Потому что приходят же на помойку ранние утренние личности порыться - выходит, оказывается, что выпадает им и шерше ля фамм.
Между прочим, эту фразу, "такую даже я не хочу", почему-то приписывают мне. Не знаю, с чего бы. Будто бы я когда-то и где-то, по молодости и по ситуации, ее произнес, и она окрылилась, вылетела воробьем и воротилась бумерангом. Что-то я сомневаюсь. Хотя прецеденты случались, чего скрывать.