Житница сердоболия
Шрифт:
Дохтурам пришлось-таки брать бомжа.
Доктор отправился в Макдональдс и говорит ихнему перепуганному роботу-клоуну со страниц Стивена Кинга:
– Слушай, у вас тут у входа разлегся бомж, он вам всех клиентов распугает. Дайте большой пакетик. Потому что вши!
Доктору дали огромный фирменный пакетик-мешок с надписью: "Проверено ветинспекцией армии США". Затолкали, и на голову надели холщовый пакет.
Привезли его на одну известную Фабрику Здоровья.
Там его бросили в ванну. Там он, конечно, и умер.
Бомж не может жить, если его избавить от вшей.
Это теория моего доктора. Копирайт. Молчит. Вероятно, речь идет о грубом и резком разрыве симбиоза.
Час поэзии
Давно стихов не было.
Этот, сохраняя орфографию и пунктуацию, написал полковник в отставке Николаев, лечивший супругу в растленном курортном отделении, которым я так недолго заведовал в 1993 году. Полковник, как и все вокруг, сильно растлился вблизи от фингальной "Пингвин", где заправлялся топливом по утрам, дням и вечерам.
Стихи посвящены "компьютеру" - примитивному сочетанию дисплея с мышью, которое стрекотало и мигало в ответ на отчаянные попытки клиента напрячь мышцу. Клиент слышал стрекотанье, видел, так сказать, наглядные плоды своего труда и старался еще активнее. Это называлось ноу-хау, "Биологическая Обратная Связь", и требовало от него солидных вложений.
Необходимые примечания:
1. Автор здоров, я врачебную тайну не разглашаю. Это жена его лечилась.
2. "Сантомед" - это ООО "Санктомед", его больше нет в месте, где свет. Все сотрудники - в США.
3. После стиха цветными фломастерами нарисован маленький компьютер.
Ах, компьютер - чудо века Он в науке преуспел Для инсультов тоже веха В "Сантомед" попасть успел! Правда, все еще не ясно И больные не бегут Но диаграммы все прекрасны Пользу вроде бы дадут. Он работает не сразу Много всяческих причин Без подмазки он ни разу Диаграмм не учинил. Он капризная скотинка Не пронравиться Ваш вид И не даст он Вам картинку Или что-то учудит! Своих шефов он боиться Их не хочет он сердить Начинает враз крутиться Чтобы гнев их остудить. А вообще он добрый малый Он на лапу не берет По характеру удалый Все же пользу он дает!
Подписался полковник, как всегда: "Участник блокады Санкт-Петербурга".
Святыня в несовершенстве
Не на что опереться. Самое святое, сокровенное - оно тоже не выдерживает, тоже поражено.
Позвонил мой приятель-кардиолог, он работает в поликлинике. Рассказал вот что: спустился он в подвал, где всегда, во всех фильмах, находится самое главное, Сердце Всего: котел, который в финале взорвется; коммуникации, на фоне которых произойдет последняя схватка; секретный центр.
А в поликлинике такой святыней был Ризограф.
К нему приставили жрицу; мой приятель отважился спросить, нельзя ли ему размножить какие-нибудь документы.
Боги были милостивы: можно.
– Любой документ ведь можно, верно?
– подобострастно улыбнулся мой друг, стремясь похвалить способности Ризографа
– Ну, не любой, - ответила скромная жрица.
– У меня нет зеленой краски.
Мандат
Перебирал фотографии.
Многие надо выбросить, чтобы не расстраиваться. Так себя жалко, так жалко!
Между тем изменения подкрадываются незаметно, как северный зверь песец, ослепительный и хищный. Смотришь на себя в дурном прекраснодушии, да воображаешь, будто тебе девятнадцать лет.
Когда я работал в загородной больнице и время от времени ездил на работу в служебном автобусе, от меня потребовали фотографию, чтобы изготовить удостоверение.
Специальную такую красную книжечку, дававшую право быть ездоком. Потому что творилось бессовестное негодяйство: в автобус набивались не только законные пассажиры, честно заслужившие радость в нем быть, но и какие-то не-пришей-к-звезде-рукав отбросы: из детской поликлиники, со станции скорой помощи, наглые работники санатория, да все еще горластые, да с женами, мужьями, детьми и внуками. Сидячих мест не хватало, солидные люди ехали стоя, а этого не разрешалось в таком автобусе, за такие дела автобус арестовывала милиция и запрещала его, если видела, как в нем кто-то стоит, так что все стоячие дополнительно унижались, приседая на корточки, когда проезжали мимо поста ГАИ. Короче говоря, нарыв лопнул, и всем работникам больницы придумали пропуска.
Я долго упирался, пока мне не пригрозили страшными последствиями в виде неезды.
Я нашел маленькую фотографию, в которой мне было именно девятнадцать лет, и принес.
В отделе кадров возмутились:
– Это не вы, это девочка какая-то.
Благо
Вспоминается один случай: была у меня соседка, старенькая. Болела разными болезнями, ходила к врачам, потом рассказывала: "И сказал мне ушной: у тебе, Кудряшова, вся перепёнка хрящой затянувши". Или: "Камень обцапал желчный проток, а в кровь пошел белый рубин". Ну, неважно. Я про нее часто писал. Случился у нее сердечный приступ, и отвезли ее в одну из трех на тот момент истребительных больниц. Прислонили в приемном покое к стеночке и оставили часа на два-три. Вернувшись домой, она рассказывала, как потеряла сознание, а народу там было много, и вот она пришла в себя от того, что "соседка-то моя меня толкает локтем и булку в рот сует: на, на".
Зачем человеку с сердечным приступом совать в рот булку?
А потому что булка - это Хорошо. Это Благо. Если ближний попал в беду, ему надо чистосердечно помочь.
Фактор влечения
Вот сейчас, не знаю, с какого беса, в процессе перевода главы "Социология и смерть", мне вспомнились некоторые сведения о клубе "Оптималист".
В этом клубе путем убеждения отучивают от пьянства, курения и лишнего веса.
Аргументы следующие:
"И вот вы видите, как вся эта водка налита в красивые бутылки, разливается по прекрасным фужерам. И что с того? Вот, представьте себе ведро с серной кислотой. Да будь она ХОТЬ изумрудная, хоть золотыми блестками раскрашена - я туда ногу не суну".
История любви
Жила-была одна женщина, и вот она захворала. Захворала не совсем смертельно, но неприятно. Она лежала на постели, кротко улыбалась и говорила, что не может пошевелить ни руками, ни ногами. И не шевелила. Долго. Счет пошел не на месяцы, а на годы.