Живая мишень
Шрифт:
— Ты что, хочешь трахнуться со мной?
— Возможно, позже. Я клянусь, что знаю эту уголовную рожу, Проповедник. И мне даже кажется, что как-то раз я упрятал его за решетку. Просто чудовищная глупость. Эй, балбес! Это ведь музей «Бискайя», или я не прав?
— Прав. Но теперь это уже никакой не музей. Парень, который купил этот дом, сначала отстреливает всяких наглецов, а потом думает, извиняться ему или нет. Сейчас вы — нарушители. Поэтому хватайте свои черные задницы и мотайте отсюда или вам не поздоровится.
— А, понятно. Так ты еще и расист? Тут на заднем сиденье есть
— Слушай, умник, откуда ты вообще взялся? Кто ты такой?
— Стокли Джонс, полиция Нью-Йорка, — спокойно произнес Сток, помахав у него перед носом своим старым значком и забыв к своей должности добавить слово «в отставке», как он иногда делал в подобных непростых ситуациях.
— Да? Так вот как? Полицейский в штатском, ха! Значит, следили за «Бентли» моего босса. Тогда вам, вероятно, все же стоит войти, — сказал громила, вынув двуствольный обрез-дробовик из-под своего пончо и прижав дуло к виску Тревора. Но Проповедник даже не вздрогнул.
Большие черные ворота распахнулись внутрь.
— Парам-пам-пам! — обрадовался Сток, все же стараясь сильно не улыбаться.
Разозленный охранник отвел дуло дробовика от головы Тревора. Сток заметил, что губы Проповедника шевелятся, и подумал, что он молится.
Сток перевел взгляд на охранника и улыбнулся ему:
— Ну наконец-то ты прислушался к голосу истины! Я так и знал, что ты все-таки впустишь нас.
— Заткнись, пока цел, — огрызнулся громила.
— Да ладно, не заводись, — улыбнулся Сток, показав ему ряд своих жемчужно-белых зубов. Тревор завел «Линкольн» и начал въезжать в ворота. Стокли обхватил громадной ручищей спинку сиденья и, обернувшись, поглядел на Росса. Тот улыбнулся в ответ.
— Что ты улыбаешься?
— Да на тебя смотрю, коллега, — ответил Росс.
— Черт возьми, — сказал Сток. — Если парень не может вести себя, как нормальный человек, он начинает вести себя, как киногерой.
28
Остров Нантукет
Эмброуз Конгрив сидел, положив обутые ноги на стол и не сняв пижамы, зачем-то нацепив на себя черный вельветовый смокинг с алым носовым платком в нагрудном кармане. Он курил трубку и пристально глядел в большой телевизор, закрепленный у потолка. Надпись на экране гласила:
— Какое прекрасное утро, Эмброуз, — бодро произнес Хок. — Ты сегодня встал как никогда рано. Ну что там по ящику, есть что-нибудь интересное?
Конгрив криво улыбнулся вошедшим сквозь густую пелену табачного дыма.
— Я обычно не смотрю телевизор в такое время, ты же знаешь, Алекс. Я вообще в такое время ничего не вижу, кроме милых ангелочков в моих снах. Но Конч, твоя дорогая подруга, вызвонила меня из Вашингтона аж в шесть часов, и мне пришлось безнадежно расстаться с моей теплой кроватью. У нее есть некоторые опасения насчет посла Соединенных Штатов в Париже.
— Садись, Текс, — обратился Хок к Паттерсону, — и не обращай на него никакого внимания. Он всегда ворчлив, когда его будят до обеда.
Конгрив косо взглянул на Хока и снова обратил взор на телеэкран.
— Это может быть чертовски интересная пресс-конференция, Алекс, — сказал Паттерсон, садясь на стул.
— Что он собирается…
— Да сейчас все и увидим, — прервал Алекса Паттерсон.
Сначала камера показывала крупным планом лицо репортера, а затем зрители увидели самого посла и двух его детей, стоящих на фоне посольского сада. Посол наклонился, прошептав что-то на ухо белокурым сыновьям. Потом встал в полный рост, широко улыбнулся и приблизился к трибуне.
— Добрый день и добро пожаловать, — начал он.
Оператор медленно увеличивал масштаб изображения, поймав в объектив лицо посла, одухотворенное пламенной патриотической речью. В его ясных голубых глазах сверкала убежденность в правоте своих слов:
— Свобода и страх сейчас в состоянии войны, — говорил он. Десять минут спустя, когда речь была произнесена, посол начал отвечать на вопросы журналистов.
— О боже, Дьюк, о чем, черт возьми, ты думаешь?! — воскликнул Паттерсон и взволнованно хлопнул ладонью по столу.
— А я восхищаюсь его непреклонностью, — глубокомысленно произнес Хок, пристально глядя в лицо посла. — Он ведь прав.
— Да мало ли, прав он или нет, — сердито буркнул Паттерсон. — Не время сейчас выяснять, кто прав, а кто виноват. Моя команда несет ответственность за жизни этих людей! А этот парень заявляет всем своим коллегам, что… вот черт, это еще что такое?
Мужчины с ужасом вглядывались в экран, не веря своим глазам. Американский посол корчился на земле, а из его ботинок валил белый дым. Вот потрясенные, непонимающие лица двух его юных сыновей, отчаянно пытающихся помочь отцу; но их удерживают агенты безопасности, чтобы оградить детей от ужасающего зрелища. Ноги мужчины загорелись.
— Белый фосфор, — сказал Текс Паттерсон. — Господи! Кто-то добрался до его ботинок и…
Эмброуз увидел взгляд Алекса, прикованный к двум маленьким мальчикам, наблюдавшим, как отец умирает у них на глазах.
— Выключите это! — закричал Эмброуз, вставая. — Выключите же кто-нибудь телевизор!
Кто-то нажал кнопку дистанционного управления, и экран погас.
Мужчины, собравшиеся вокруг стола, замолкли. Все знали, что Хок своими глазами видел жестокое убийство собственных родителей во время плавания к Багамам.
— Текс, — сказал Алекс, подняв голову и пристально посмотрев на начальника ДСБ горящим взглядом. — Тебе объявили настоящую войну. Тщательно организованный джихад. И эта война носит личный характер. Гиена убивает твоих парней по одному. И он любит грязные способы ведения боя.
— Ты знаешь, что самое худшее, Соколиный Глаз? Мы больше не представляем себе, как вести грязную борьбу.
— Но если не воевать, скоро никого из нас вообще может не остаться на свете.
— Ваши предложения? — сказал Конгрив. — Я лично считаю, что если ни у кого из вас нет неотложных дел, то мы не должны покидать это судно, пока не придем к предельно ясному пониманию двух вещей: как выследить этого проклятого Гиену и как поймать его в капкан. Мистер Паттерсон?