Живая память. Великая Отечественная: правда о войне. В 3-х томах. Том 3.
Шрифт:
Много можно сказать об авторе: знаю я его давно. Нас роднит то, что и мне довелось в самое трудное время блокады находиться в ее ужаснейшем кольце, оборонять город в 41-м, прорывать осаду в 43-м и снимать полностью эту проклятую осаду в прекрасном январе 1944-го.
За лязгом и скрежетом Взрывы и свист. Все небо распорото боем. И желтые звезды Срываются вниз: Им выдержать трудно такое.Читаешь эти строки, и встают в памяти трагические дни 41-го. Над нашими позициями тогда небо закрывали не тучи, а громады вражеских эскадрилий. Все содрогалось вокруг от их гула, и воздух казался рассеченным, подмятым этими темными, мрачными чудовищами. Не раз слышал я отчаянные слова, с болью вырывавшиеся из глубины души: «Пусть бы лучше на нас обрушил эти бомбы, проклятый, чем на Ленинград!» Все мы отчетливо понимали, какую беду, несчастье и горе может принести городу и его мужественным жителям каждая бомба…
А что же в эти минуты переживает 12-летний мальчонка?
Сначала — Тонкий свист над головой. Потом удар. Потом тебя качнет. Потом земля Под домом и тобою Встревоженно ворочаться начнет. Потом все это Снова повторится, И крыша Из-под ног пойдет, скользя. И что не страшно — Можно притвориться, А вот привыкнуть — Все-таки нельзя…Он — не равнодушный наблюдатель. Юра Воронов разбирает завалы, спасает обреченных на гибель людей, сбрасывает с крыш зажигалки. В те дни газета «Смена», тогда поднимавшая на щит славы героев и на их подвиге воспитывающая других, рассказала про один такой эпизод, поместив над текстом портрет мальчонки:
«При первых же звуках сирены Юра Воронов — пионер дружины № 56 — выбежал из квартиры. Он спешил в штаб. Наверное, там есть поручения, которые он, связист, должен немедленно выполнить.
Юра шел по двору. Над головой часто били зенитки. Вдруг раздался оглушительный грохот. Сильным толчком Юру отбросило в сторону, и он потерял сознание.
…Когда Юра пришел в себя, он лежал у стены, засыпанный осколками стекла. Над Юрой склонился его приятель Валя.
— Ничего, — сказал он. — Ты о стену ударился. Бомба в наш дом попала — в угловой флигель.
Юра вскочил, забыв про боль. Ведь там были люди!
— Пойдем, Валька, туда скорей! — крикнул Юра.
— Никуда я тебя не пущу, — заявил Валентин. — Вон как кровь из руки хлещет. Идем в медпункт.
Как только сестра сделала перевязку, Юра побежал к своему дому, где уже работали бойцы аварийно-спасательной команды. Под ногами обрывались кирпичи, дрожали балки. Над головой висел кусок крыши. Не обращая внимания на опасность, Юра принялся помогать товарищам.
— Молодец! — сказал Юре командир отряда».
Да, он был молодец, этот Юра Воронов! И настоящий герой — скромный, тихий, застенчивый, даже не сознававший тогда, что он ежедневно совершает подвиги.
Из-под рухнувших перекрытий — Исковерканный шкаф, Как гроб… Кто-то крикнул: — Врача зовите!.. Кто-то крестит с надеждой Лоб. … Эту бомбу метнули с неба Из-за туч Среди бела дня… Я спешил из булочной С хлебом. Не успел. Ты прости меня.— Юра, — говорю я ему при очередной встрече, — в какой мере документально это стихотворение, которое ты назвал «Младшему брату»?
Долго молчит Юра, отвечает медленно, глухо, вдруг задрожавшим голосом:
— Брату Алику было тогда три с половиной года, а сестренке Милочке два месяца. Милочка ничего не понимала, она только плакала. А Алик хотел есть. Он всегда смотрел в окно и ждал меня с хлебом. В тот день он так и не дождался… Дневная норма, эти жалкие граммы остались у меня. Ел их, смачивая слезами.
Других угнетающих вопросов уже задавать не хотелось.
И еще — о хлебе:
Наш хлебный суточный паек Ладонь и ту не закрывает. И человек, Который слег, Теперь — все чаще — Умирает…Как же точно и горестно сказано: «Хлебный суточный паек ладонь и ту не закрывает». На фронте мы получали на день один сухарь. Можно ли третью сухаря прикрыть ладонь? Нельзя. Помнится и другое, гнетущее и до сих пор терзающее душу: когда мы шли завтракать, обедать или ужинать, — на обед полтарелки «украинского борща» из тухлого силоса, три кусочка мяса из полудохлой лошади (все три вместе — размером в указательный палец) и несколько овсин в шелухе; завтрак и ужин можно именовать так по недоразумению, — мы примечали слегка запорошенных снегом пареньков, таких, каким был тогда и Юра Воронов: они стремились к Ладоге, чтобы перебраться на Большую землю и там найти спасение. Но остались лежать на полпути. Мы замечали, что они еще дышат, что губы их еще шевелятся. Им бы сейчас по паре сухарей — и жизнь их спасена. Но каждому из нас положена лишь треть сухаря, который мы еще только получим в столовой…
На обратном пути мы уже не могли смотреть на вечно почивших юнцов — жителей славного города, города-героя и мученика.
Девочка руки протянула И головой — На край стола… Сначала думали — Уснула, А оказалось — Умерла. Ее из школы на носилках Домой Ребята понесли. В ресницах у подруг Слезинки То исчезали, то росли. Никто Не обронил ни слова. Лишь хрипло, Сквозь метельный стон, Учитель выдавил, что снова Занятья — После похорон.Да, и это было, и это пережил Юра Воронов, навечно впитавший в свое сердце боль и страдания Ленинграда.
В блокадных днях Мы так и не узнали: Меж юностью и детством Где черта?.. Нам в сорок третьем Выдали медали И только в сорок пятом — Паспорта.Все это так. Я видел его старый паспорт: год рождения 1929-й. А вот и удостоверение: за участие в героической обороне Ленинграда Воронову Юрию Петровичу от имени Президиума Верховного Совета СССР 8 декабря 1943 года вручена медаль «За оборону Ленинграда».
За залпом залп. Гремит салют. Ракеты в воздухе горячем Цветами пестрыми цветут, А ленинградцы Тихо плачут. Ни успокаивать пока, Ни утешать людей не надо. Их радость слишком велика — Гремит салют над Ленинградом! Их радость велика, но боль Заговорила и прорвалась: На этот праздничный салют Пол-Ленинграда не поднялось. Рыдают люди и поют, И лиц заплаканных не прячут. Сегодня в городе салют! Сегодня ленинградцы Плачут.