Живая память. Великая Отечественная: правда о войне. В 3-х томах. Том 3.
Шрифт:
— Вечер или утро? — спрашивает сквозь дрему лежащий рядом командир взвода Кучмий.
— А шут его знает… Ночь, наверное, — отвечает ему кто-то.
Конечно, ночь: все замерло, тишину только рвет безумолчный треск, будто где-то ломают доски.
— Автомобиль с боеприпасами подбили, горит, — сообщает Митя.
До командного пункта, куда я шагаю с Широковым, метров триста. Туда пробита по косогору тропинка.
Треск горящего автомобиля усилился.
— Ишь как патроны рвутся, трещат, будто сухостойник, — комментирует
У небольшой высотки, где расположился командный пункт полка, в щели укрылся радист. Металлическая антенна с тремя лучиками на конце торчит над землей.
— «Рубин», я — «Акация». Как слышите? Перехожу на прием, — заученно повторяет солдат и щелкает выключателем. Закрыв глаза, он выжидательно молчит, вслушивается, не последует ли ответ.
Вот уже третьи сутки, как прервалась связь со вторым батальоном Матохина. В бою он оторвался от главных сил, ушел вперед, к станции Лоймола, и словно в воду канул. С ним пропала и наша полковая минометная батарея Гусарова.
— Не отвечает? — наклоняюсь я над щелью. Радист отрицательно качает головой и вновь начинает свое: «„Рубин“! „Рубин“! Почему молчишь? Да отвечай же…»
Блиндаж командира полка у самой вершины высотки. Отсюда широко раскрывается лесная даль. Лес и впереди, и позади. Справа виднеется небольшой отрезок дороги. На ней полыхает автомобиль.
— Видал, какой фейерверк! — восклицает худощавый лейтенант, адъютант полковника.
— А по высоте он такой «сабантуй» устраивает! То снарядами, то минами обсыпает. А то тяжелыми начинает долбить. К Лоймоле, говорят, бронепоезд подкатывает.
Лоймола — станция на железной дороге. Поэтому противник и обороняет ее яростно, упорно. Где-то вблизи станции и наш 2-й батальон.
— Подожди, — прерываю словоохотливого лейтенанта. — Зачем «батя» звал?
— Васек оттуда выбрался. Докладывает обстановку. Он с батареей нашей был.
— Какой Васек?
— Да воспитанник! У Гусарова числился. Минометчиков наших тоже зацапали, а он выбрался.
Васек попал в полк, когда мы разгружались из эшелонов на глухой станции. Взяли его, зачислили в минометную батарею.
Сын полка стал исправным солдатом, наравне со взрослыми делил тяготы и невзгоды фронтового быта. Мы, конечно, всячески оберегали его от опасностей, но не всегда это удавалось. Не раз убеждались: детям на войне — не место.
…В блиндаже скудно светит коптилка, сработанная из медной гильзы «сорокапятки». За столом сидит, поглаживая круглую лысеющую голову, полковник. Рядом высокий майор — начальник штаба. Напротив — Васек. Перед ним банка тушенки, кружка с чаем, сахар, тонкая пластинка трофейной галетины. Васек аппетитно хрустит ею, запивает теплым чаем.
— Карта с собой? — спрашивает меня полковник и обращается к начальнику штаба: — Лисов, покажи, где батарея Гусарова.
Майор осторожно ставит на карте красную точку, на полпути к Лоймоле.
— Примерно здесь.
Полковник
— Бери взвод, поболее патронов — два ящика, гранаты, рацию. Военфельдшер с вами пойдет, Ионова Валентина, она человек опытный. Гусарову передашь приказ на отход. Поможешь ему. Если сможешь добраться до Матохина, действуй! Но сам не угоди в ловушку! Следи за флангами.
— Слушаюсь! — беру я «под козырек» нависшей на уши Митиной пилотки.
…Прежде чем скомандовать «шагом марш», оглядываю строй. На правом фланге — командир взвода сутуловатый украинец Иван Кучмий. Рядом с ним — сержант Терехов, золотоволосый, словно подсолнушек, Коля Гаранин и тут же Миша Егоров. Они земляки, волжане. Широко распахнуты серые глаза татарина Абдурахманова, парень он отчаянной храбрости, озорной. Здесь же Борис Шапиро, из Одессы. На левом фланге — Митя Широков, крепко сбитый весельчак и балагур. Тут же радист с рацией и фельдшер Валентина Ионова, не уступающая в храбрости никому.
— Шагом марш! — командую, и идем по мокрой траве к ручью, со мной Васек.
Серая тропка затейливо кружит, уводит все дальше в лес, неожиданно ныряет в лощину, к новому ручью, и пропадает.
— Тут был? Помнишь место? — спрашиваю мальчика.
— Вроде бы, — неуверенно отвечает он.
Гляжу на карту. Но в лесу она не очень сильно помогает.
— Ладно, идем.
Мы продолжаем путь, больше доверяясь интуиции, чем карте, на которой, кроме зеленого массива леса, ничто не обозначено. Останавливаюсь, подзываю лейтенанта Кучмия:
— Пошли вправо и влево дозорных. Всех предупреди, чтоб ни звука.
— Может, послать дозор и вперед? — предлагает он.
— Не надо.
Сколько прошли, сказать трудно. Только бы выдержать направление. Чувствуя вину, Васек мечется то вправо, то влево, пытается забежать вперед.
— Иди рядом, — говорю ему.
Лес стал редеть, впереди обозначилась полянка.
— Теперь недалеко! — толкнул меня Васек. — Вот этот камень запомнил! А там сосна, ветка сломана!
Неподалеку действительно возвышался камень, рядом сосна, обломанная, видимо, осколком, ветвь почти касалась земли. Мы осторожно обошли поляну, потом, стараясь неслышно ступать, опять углубились в чащу. И почти натолкнулись на траншею.
Васек бросился вперед, кого-то позвал. Из-за деревьев показался человек в плащ-накидке.
— Николай? Гусаров?
Это действительно был старший лейтенант, командир минометной батареи.
— Ты? Ты как сюда попал? Ведь кругом же фрицы! — удивился он, увидев нас.
— Прошли, как видишь. Срочно собирай всех! Полковник приказал отходить.
— Так у меня же раненые — семь человек.
— Выносить на плащ-палатках! А где батальон Матохина?
— Дальше! В той стороне, — произнес Николай вологодским говорком, махнув рукой. — Только к ним не пройдешь… Удивляюсь, как вам сюда удалось пробиться.