Живая вода времени (сборник)
Шрифт:
Очнулся Пиф среди этого самого ужаса. Он лежал в железной клетке посреди двора, обнесенного глухой стеной, рядом в таких же клетках сидели еще три собаки. Колли и боксер тоскливо жались в углах своих тюрем, лишь лайка, выставив из под губ клыки, рычала.
– Где мы? – осведомился Пиф.
– В собачьем аду, – вздохнула колли, и слеза скатилась с ее глаз.
– Тут страшнее живодерни, – угрюмо пробормотал боксер. А лайка прорычала: – Драться! – и снова выставила вперед зубы.
Пиф огляделся и у стены увидел собаку убийцу на длинной цепи, жадно посматривающую
– Кто это?
– Ее на нас тренируют, учат убивать. Почти каждый день она рвет кого-нибудь. Ее к собачьим боям готовят, а мы умираем, скоро моя очередь, – ответил боксер.
– Разорву! – продолжала рычать лайка.
Убийца молчала, снисходительно посматривая на клетки, сегодня она уже задрала пуделя, и ее не особенно интересовало, кого придется убивать завтра. Лайка, конечно, раздражала своей наглостью, но запас злости на сегодня уже был израсходован.
А потом по двору прошли два ругающихся человека, и именно от них, а не от убийцы пахло страшным ужасом. Таким ужасом, что Пиф решил убежать. Он даже не знал, что ругаются из-за него. Главный ужас отчитывал помощника за то, что тот привез такую маленькую шавку. Помощник оправдывался, лучше убийце разорвать шавку, чем утерять вкус крови. Слов Пиф не понимал, но смысл их в целом ему был понятен.
Клетки, в которых держали пленных были устроены из стальных решеток, приваренных ко вкопанным в землю столбам. Низ решеток находился под землей. Но знали бы вы, как Пиф умел копать.
Только лишь начало смеркаться, только убийцу перевели в псарню с кондиционером, как Пиф принялся рыть. Вскоре над землей виднелись лишь его задние лапы и место, из которого эти лапы растут, потом пропали и они. Пришлось еще поискать лаз в стене двора. Ох, как сильно пришлось поискать, но взошедшие на небе звезды увидели Пифа уже на свободе.
Когда по следу Тимофея Пиф добрался до поселка, он сразу же пробрался к домику, в котором обитал Квинт, и пару раз призывно гавкнул.
Квинт считался дорогой собакой, хозяева в нем души не чаяли, спать вместе с собой в кровать укладывали, порой воспитывали, но чаще Квинт их воспитывал. Чего ему захочется, того он и добивался.
Услыхав лай Пифа, Квинт сдернул с хозяйки одеяло, нарочито громко стуча лапами, добежал до входной двери, и, стуча хвостом о стену, заливисто заскулил. Через пару минут друзья были вместе, а хозяйка, сторожа дверь, посапывала в кресле на веранде.
Квинт хотел было отругать приятеля за то, что его вытащили из постели посреди ночи, но, увидев Пифа, дрожащего, со вздыбленной на затылке шерстью, промолчал.
Захлебываясь тихим лаем, Пиф поведал о произошедшем.
Квинт трусом не был, но и он испугался.
– А как тебя в плен взяли? Может, ты нору раскапывал? У нор ты всегда голову теряешь.
– Пальнули в меня.
– Тогда с участков выходить без хозяев не будем.
– А если кошка пробежит?
– Кошка? – сглотнул слюну Квинт. – Кошка? А может, и не кинусь? А вдруг удержусь?
– И на пруд с нырками не побежишь?
– На пруд? На пруд побегу. Сеттер я или не сеттер.
– То-то. Делать-то что?
– Так сразу и не скажешь, – Квинт задумался. – Хорошо бы хозяевам рассказать, но глупые они у меня, только простые вещи понимают, знают мои команды: «гулять», «кормить», «играть», «не мешайте». Нет, сложного дела им не объяснить.
Внезапно Квинта осенило: – А давай с твоим пижоном посоветуемся.
– С каким пижоном?
– С домовым твоим, со Степанычевым.
Глава 3
Домовой
Домовой Степанычев в целом собак не жаловал. Парень он был молодой, не домовой даже, а домовенок, ему собаки сильно не досаждали. Вот дед Степан, в замке которого Степанычев провел свое детство, всегда домашних собак ругал. Что ни графиня в дедушкином дворце проживала, так обязательно с левреткой, болонкой, шавкой еще какой. А толку от них? Даже мышей не ловят, зато беспорядков уйма: и гавканье, и шерсть, и все домового норовят исподтишка тяпнуть. Хуже кошек, право слово, те тоже мешали порой, лезли не в свои дела, но и пользу дедушкиному замку приносили. Дед Степан грозил время от времени всю эту живность изничтожить, рвал бороду, стучал ногами. Грозен был дед, но отходчив, и графов своих любил, по именам знал всех, от первого, который в замок приехал, до последнего, при котором всю свою семью из замка выгнал.
Но все это происходило в далеком детстве. Степанычев и сейчас еще молод, даже не женат, безбород. В домике его родителей кошка проживала, а собак в его личном доме отродясь не водилось. Да и не дом у Степанычева, а домик, люди лишь летом постоянно живут, зимой хоть батарея в одной половине и греет, но батарея не печь, как в такой дом невесту привести, а без невесты дом не поднимешь. Вот у деда в замке столько печей было, что дед их даже пересчитать не мог. И по пальцам считал, и камушки в кулак откладывал, а все едино сбивался, рычал на детей, раздавал внукам затрещины и подзатыльники.
Да все это дела минувшие.
А вот этим летом в дом Степанычева люди привезли Пифа. Собака в доме! Степанычев даже потерялся сначала. И не болонка, не левретка, не те легавые, которых маленькие графята тайком от графа пускали в замок на креслах спать. Это существо выглядело и не как настоящая уличная собака: борзая там, гончая, сторожевая. Не поймешь, то ли собака в доме, то ли страшилище какое. Степанычев на ночь затаился в подвале за выступом кирпичной стойки и всю ночь слышал над головой топот коротеньких, но тяжелых ножек.
Выбрался утром Степанычев наверх, на пол значит, а там Пиф довольный сидит, а у его ног семь побитых мышей валяются.
Степанычев – домовой воспитанный, что ему оставалось делать. Снял колпак, раскланялся.
– Здравствуйте, уважаемый.
– И наше, гав, почтение, – ответил Пиф. – Пока эти лопухи спят, ты погляди, как славно я поохотился. Крысу, жаль, упустил. Исхитрилась в подвал юркнуть.
– Отличная охота, – согласился домовой. – А хотите, я вам в подвал лазы покажу?
– Не зови, гав, вы. Будем друзья. Крысиные подвалы, охота! Гав, ура, гав! Как я в городе мечтал об этом.