Шрифт:
У времени есть запах — пыли и выцветших чернил. А самые чуткие ощутят еще и примесь железа. Хранительница Перекрестка перелистывала хрупкие пергаментные страницы летописей. Дану, Финвара, Херла, Гийон... Список был длинный, в нем встречались имена не только сидов, но и других фейри. История Дома-на-Перекрестке уходила далеко в глубь тысячелетий.
Дарина задумчиво побарабанила пальцами по столу. До бала — семь дней. Вчера она пыталась поговорить с Алиссой. Глупо вышло. Судя по прощальному взгляду владычицы Авалона, она явно усомнилась в здравом рассудке новой Хранительницы.
Силы Перекрестка говорили с ней не словами и не образами, а ощущениями. Правильно-неправильно, так- не так. Бал Тысячелетия состоится. Это правильно. И один из самых влиятельных фейри снова сгинет без следа. Так надо. Эту игру нельзя нарушать.
Дара поджала губы. За своих друзей она еще поборется, несмотря на все запреты. Исчезает всегда одиночка. Она придвинула к себе чернильницу и стопку пригласительных билетов.
– Лисс, до бала неделя. Ты озаботилась платьем?
– Я не пойду.
– Это же бал Тысячелетия, дорогая, - Ганконер нежно обнял жену за плечи, отвлекая от сбора яблок.
– Все владыки фейри обязаны на нем присутствовать.
– Вот ты и пойдешь.
– Но Хранительница прислала приглашение на двоих. Это даже особо подчеркнуто!
– Найди себе кого-нибудь, - Алисса высвободилась, подняла корзину и решительно направилась в глубину сада.
Ганконер вздохнул. Неладно что-то в нашем королевстве... Уже лет десять как. Человека не сделаешь бессмертным, даже с помощью молодильных яблок. Алисса устала. И что с этим делать, Ганконер не знал. Для него сто лет промелькнули незаметно. Но за это время он отвык быть один, и не хотел привыкать заново. Проклятье, еще вчера он радовался предстоящему балу, а теперь нет никакого желания туда идти.
– Джарет, мне не идет этот оттенок зеленого, - Уна поежилась в сметанном на живую нитку шелковом платье, наводящем на мысли о болоте.
– И кружев добавьте, вот сюда и сюда. К концу недели будет готово? Прекрасно. Ты что-то сказала, милая?
Уна молча покачала головой. Какой смысл повторять? Он слышит только себя.
– Вот и умница. А где платье для коронации? Ага, вижу. Отнесите к выходу, там заберут.
Уна мысленно застонала. Она не хотела становиться королевой Благого двора. Как досадно, что Иллейна погибла. Несчастный случай на охоте. Ха! Даже самому тупому пикси ясно, что это за случай. Нимуэ почти не скрывает, что приложила к нему руку. Уна покосилась на Джарета. С другой стороны, может теперь он на ней женится?
– Ты лучшая волшебница среди сидов, милая, - Джарет ободряюще улыбнулся, провожая ее к выходу из салона.
– И самая прекрасная. Так что ни о чем не беспокойся. А если что, обращайся в любой момент.
Или не женится? Уна сглотнула комок в горле. Ей сто двадцать пять лет. Из них сто лет она прожила с Джаретом, но так и не поняла, что он чувствует к ней. Вот с Дариной они подруги, это ясно. Даже когда принцессу Лабиринта позвал Перекресток, и она стала Хранительницей, дружба не прервалась. А Джарет всегда оставался непонятным. Коронация завтра. Бал Тысячелетия через неделю. Они идут на него вместе. Это ведь о чем-то говорит? Или нет?
– До скорого свидания, моя леди, - Джарет церемонно поцеловал ей руку.
Придворные из свиты Уны склонились перед ним, как перед своим повелителем. Весь Благой двор уверен, что помолвка последует сразу за коронацией. Но Уна не позволяла себе заразиться этой уверенностью. Иначе потом будет слишком больно.
Тысячу лет Дом-на-Перекрестке не видел такого количества гостей. Три огромные залы, отведенные под танцы, были переполнены. Прибыли все чистокровные фейри Благого и Неблагого дворов. Забыв вековые распри, в танце кружились нимфы с брауни, пикси с лепреконами, сиды с троллями, гоблины с кельпи, баньши с брауни, скоге с гномами, селки с дриадами, а между ними и прямо сквозь них скользили призраки всех обличий, форм, видов и родов. Над головами гостей возникали и таяли волшебные картины из прошлого, настоящего и будущего, но на них почти не обращали внимания. На этом балу даже самые мудрые фейри превратились в беспечных мотыльков.
Хранительница стояла в дверях между залами. Для гостей она - хозяйка бала, но это иллюзия. Балом Тысячелетия управляет Дом. Дара отыскала глазами среди танцующих отца с Уной. Бал пришелся на осень в большинстве средних миров. Сиды были одеты в оттенки красного золота. Платье Уны из муара болотного оттенка выгодно выделялось на общем фоне. Очень жаль, что отец не женится не ней. Никто не будет любить его так беззаветно, как Уна. Впрочем, сейчас это не главное. Гораздо важнее, что кое-кто опаздывает.
– Здоровья и счастья госпоже Хранительнице, - перед Дарой опустился на колено улыбающийся Ганконер.
– Мне нет оправдания, но я всё же надеюсь на твое прощение.
В переливчатом фраке цвета кленовых листьев владыка Авалона был прекрасен, как никогда.
– За свое опоздание ты должен мне танец, - Дара погрозила ему пальцем.
– Но почему я не вижу Алиссу?
– Она не придет, - улыбка Ганконера чуть увяла.
– Я же просила! Я же специально... заказала у гномов чудесный фейерверк!
– Что?
– он с изумлением приподнял брови.
– О чем ты, Дара?
Она сжала губы, чтобы не сказать что-нибудь еще более нелепое. Глубоко вздохнула.
– Я передумала. Ты должен мне все танцы на этом балу. Да, на эту ночь ты — моя пара.
– Буду счастлив, - Ганконер озадаченно поклонился.
К середине ночи все гости окончательно перемешались. Самые неожиданные парочки ускользали в бесконечные коридоры Дома, полные укромных ниш и закоулков. Дара не отпускала от себя Ганконера ни на шаг, не обращая внимания на любопытные взгляды. Наверняка, сиды уже делают ставки. Плевать, главное, чтобы владыка Авалона пережил этот проклятый бал!
Ганконер прочно занимал в сердце Уны третье место после отца и Уны. Она не позволит Перекрестку забрать его.
А Ганконер чувствовал себя помолодевшим на сто лет. И как он раньше не замечал, что Дара стала взрослой? И весьма привлекательной, хотя красавицей ее не назовешь — слишком похожа на отца. Только почему она так волнуется?
Ганконер принялся рассказывать ей забавные истории обо всех гостях, кого знал. А знал он почти всех. Дара смеялась, и этот смех кружил ему голову. Один танец сменялся другим, он тонул в ее голубых раскосых глазах, и это было очень похоже на счастье.