Живая земля

Рубанов Андрей Викторович

– Да.

– Пошли. Машина за углом. Как мать?

– Отлично.

– Не ври, – велел знаменитый писатель. – Я сегодня ей звонил, она выглядит неважно. Ты плохо заботишься о матери, пацанчик. За это получишь от старого дяди Гарри в лоб. Но позже.

Денис оглянулся – приятная девушка Полина смотрела на него и махала рукой. Пришлось тоже махнуть, из вежливости, и вообще.

– Пойдем, пойдем, – проворчал Годунов, сжимая плечо Дениса железными пальцами. – Она никуда не денется. Привыкай, тут бабы сами будут на тебя прыгать. Дикари из Европы – в большой моде. Особенно молодые и красивые. Только ремешок на штанах поменяй.

Знаменитый писатель открыл дверь крошечного двухместного электромобильчика; Денис

подумал, что вдвоем они просто не поместятся в почти игрушечный экипаж, однако ошибся.

Годунов ловко вырулил на дорогу, но вдруг шепотом выругался и резко затормозил, как и два десятка соседних машин, поскольку по осевой линии со свистом промчалась кавалькада ярко-алых лимузинов.

– Видел? – усмехнувшись, спросил он.

– Нет, – сказал Денис. – Не успел. А что это было?

– Это, брат, проехал очень большой человек. Кстати, отца твоего старый знакомый. Директор-распорядитель Нулевого канала. Господин Пружинов Никита Никитович. Фильмы про Буслая смотришь?

– Бывает, смотрю.

– Это он их делает, – торжественно произнес Годунов. – И не только фильмы. Книги, сериалы, журналы. Трехмерные видеокомиксы. «Буслай и битва за независимость Аляски», «Буслай и волшебная золотая ксива», «Буслай и великий бамбуковый поход»… – Писатель поднял узловатый палец. – И справку о правилах поведения в столице нашей родины имплантировали в твою башку с его сервера. Это он, господин Пружинов, решает, какую мысль вставить тебе в голову, а какую – нет. Но не будем о нем. Я его уважаю, – Годунов цыкнул зубом, открыл окно и сплюнул. – Очень.

Он вдруг коротко простонал и выкрикнул:

– Да идите вы на хуй!

Повернулся к Денису.

– Извини, пацанчик. Мне только что напомнили, что плевать на проезжую часть нельзя. Триста червонцев штрафа.

Дорога плавно нырнула в тоннель, на стенах его Дениса успел заметить плохо закрашенное граффити: «Петросяна – в Мавзолей».

Машинки в соседних рядах катились небыстро, все – на одной скорости, дорога освещалась неярко, но приятно, и предупредительные огни загорались тоже неярко, но приятно, и когда Годунов вырулил наконец на поверхность, на бульвар, засаженный кленами и соснами, – все показалось Денису неярким и приятным. Тротуары цвета топленых сливок, стены цвета кофе с молоком – дамский, кондитерский уют, бери ложечкой и кушай.

– Смешно, – сказал Денис. – Все такое… игрушечное. Узкие дорожки, маленькие домики.

– Хо! – усмехнулся Годунов, вращая миниатюрный руль. – Ясный палец, смешно. У вас там башни до неба, а тут не строят дома выше трех этажей. Чтоб у граждан не возникало болезненных ассоциаций с прошлым. По той же причине нигде не используют зеленого цвета. В Пип-Сити любят телесный цвет. И еще – красный. Надеюсь, ты понимаешь почему.

– Нет, – честно признался гость новой столицы.

– Потому что красный и зеленый – это цвета-оппоненты. Как желтый и синий, оранжевый и фиолетовый. Ничего зеленого, ни в коем случае. У меня вот в личном файле – зеленая метка, потому что я когда-то употреблял мякоть стебля, и еще серая метка, потому что меня судили за употребление мякоти стебля и дали срок. Так что меня не везде пускают… И тебя, кстати, не везде пустят.

– Знаю, – сказал Денис. – Мне загрузили справку. Я сын родителей, употреблявших мякоть стебля, а значит – сам склонен к употреблению. Это зеленая метка. Мой отец убил человека, а значит, я тоже склонен к насилию. Генетически. Это красная метка. Мне нельзя приближаться к детским садам, школам и административным зданиям ближе чем на сто метров. Мое имя, фамилия, род занятий, место рождения и особые метки находятся в общедоступном файле, файл является собственностью Нулевого канала и свободно пребывает в активном информационном поле. Любой гражданин в любой момент времени в любой точке города может загрузить себе мой файл и выяснить…

– Хватит! –

с отвращением воскликнул Годунов. – Я все это и без тебя знаю. Только это полная херня. Активное информационное поле – это как масло масленое. Или мокрая вода. Информация всегда активна. Или даже агрессивна.

– Здесь – может быть, – сказал Денис. – А у нас в Европе с этим порядок. Даже реклама запрещена. Кстати, та девочка, в красном… Она почему-то сказала, чтоб я в свой файл ничего не ставил…

Годунов кивнул.

– Правильно сказала. А что ты туда поставишь? Какую информацию? Сведения о том, что тебя возбуждают исключительно рыжие толстые бабы? Или свой портрет на фоне личного вертолета, причем вертолет – подрисован? Не трогай свой файл, пацанчик. Чем меньше туда напихаешь всякой всячины – тем тебе будет проще… – Годунов помедлил. – И еще одно. Тут не говорят «загрузить». Никому никогда так не говори – могут обидеться. И даже дать по морде. Хотя… – старик с удовольствием оглядел фигуру Дениса, – тебе дать по морде проблематично. Но все равно, говори только «имплантировать». Или лучше – «вживить». Культурные люди говорят «вживить». Например, ты хочешь сказать: «Пошел на хуй!» – Годунов проделал выразительный жест. – Но вместо этого говоришь: «Вживите себе немного стыда, уважаемый». Так ведут себя в Пип-Сити воспитанные люди. А «загрузить» – это оскорбление. Загружают в компьютер, который мертвый и железный. А в человека – «вживляют».

Денис воспитанно кивнул:

– Понял. А вы… это все серьезно?

Годунов улыбнулся и хлопнул гостя по плечу:

– Нет, конечно. Шучу я, сынок. Хочешь послать кого-то на хуй – посылай смело. «Вживлять», «имплантировать» – я сам в этом путаюсь. Проще и надежнее на хуй послать.

– Согласен, – сказал Денис, гордый тем, что взрослый человек, сам Гарри Годунов, разговаривает с ним как с равным и даже учит посылать на хуй.

– А почему «Пип-Сити»? – спросил Денис.

– Потому что это прозрачный город, – объяснил Годунов. – Власть прозрачна. Бизнес тоже прозрачен. Мы тут живем прозрачной жизнью, пацанчик. Нет ни секретов, ни тайн. Активное информационное поле – это когда каждый знает все про каждого… Вот и мой домик. Приехали. Ты как насчет выпить?

– Нормально.

– Тогда сразу двигай на кухню и наливай. Себе и мне. После стратосферы выпить – это первое дело. Сразу полегчает. На бардак не обращай внимания.

Беспорядок в доме писателя Годунова был тотален; не обратить на него внимания – значило упустить что-то очень важное. Постепенно Денис пришел в восторг. Особенно понравились грязные носки, служившие закладками в книгах. Об экран телевизора неоднократно тушили сигареты и даже, вероятно, сигары. Зеркало в ванной комнате украшала надпись, исполненная губной помадой, печатными буквами, по-женски четко и округло: «Годунов, ты сволочь!» В спальне пахло, как в конюшне, на кухне – как в библиотеке. Денис без труда отыскал алкоголь и с трудом – чистые стаканы, но в одиночку пить не стал. Заглянул в кабинет: на стене висела огромная катана, а под ногами хрустели огрызки карандашей. Зато здесь был прозрачный потолок и живые цветы в вазах, целых три огромных вазы, три букета роз. На огромном столе лежала большая фотография: портрет молодого мужчины, круглое, сытое лицо, полные розовые губы, пот на лбу, в глазах – страх и вызов.

– Эй, – позвал Годунов. – Ты налил или нет?

– Налил, – ответил Денис. – А кто вам дарит цветы? – Сам себе дарю. Я злой дядя, а цветы делают меня добрым.

– Понимаю, – сказал Денис. – А что за рожа на столе?

– Понравилась?

– Да.

– Мой новый герой, – объяснил Годунов, звеня посудой на кухне. – Некто Геннадий Суховлагин. Сейчас его судят. Шумный процесс, большой резонанс и прочее. А старый дядя Гарри подписался настрочить беллетризованную биографию злодея. Халтурка, короче говоря.