Живая земля
Шрифт:
– Я не продавал, – сказал Денис.
– Какая разница, – небрежно сказал Пружинов. – И уже потом, после разговора с паханом секты, агент передал запись по начальству… Ну не гад, скажи?
– Гад, – искренне согласился Денис.
– Сейчас сидит у нас в подвале, плачет, ему тройную дозу стыда вживили. Как наплачется – будем его наказывать. Ты ведь мог помереть, Денис. Бамбук – это такая штука… Растет со скоростью миллиметр в минуту. Пытка считается китайской, но это вранье, не было у древних китайцев такой пытки. Они в основном любили щипцами от тела отрывать, небольшими кусочками…
Денис подумал, набрался храбрости и спросил:
– А мне вы тоже что-нибудь вживили?
– Да, – резко ответил Пружинов. – Как только в мою клинику доставили,
– Нет.
– Вот видишь. Хорошие чипы, лучше старых. Еще месяц будем проверять, потом, бля, внедрим повсеместно.
– И сейчас вы мной управляете?
– Не ссы, – небрежно посоветовал богатейший и влиятельнейший. – Только самую малость. Я имплантировал дозу уважения. К самому себе. Заметь, слабую дозу. Суточную. К вечеру рассосется. Я был обязан это сделать, Денис. Чтоб ты, бля, не брыкался, а внимательно слушал и делал, что тебе говорят. Ты бы и так, конечно, сделал, но у нас не было времени… Ты на меня не смотри, ты видом наслаждайся. Мы еще полпути не пролетели… Хочешь, кстати, настоящего веселья?
– Не знаю, – тихо ответил Денис. – Мне и так весело.
– Можно надеть скафандры и открыть люк. Полетаем минут пять, отдельно от космоплана. Что скажешь?
– В другой раз.
Пружинов посмотрел, сощурив глаза, потом захохотал.
– Ага! Обиделся, что я на твоих нервишках сыграл! – Он вытянул руки и изобразил игру на рояле. – Не обижайся. Если бы ты поговорил с Никитой Пружиновым, побыл рядом, увидел бы его жизнь, его, бля, работу, его дом – ты бы сам принес ему семечко. Возьмите, Никита Никитович, вам оно нужнее… Правда, Годунов наверняка наговорил про меня всяких гадостей… Было у нас с ним одно недоразумение… Но это все чепуха. Тогда никто не пострадал. Пойми, Денис… Я не люблю людей, но я не зверь тоже. Я несу в мир добро! Что, Буслай разве плохой персонаж? Или, допустим, бескорыстная дружба с Китаем. Согласись, хорошая придумка? Или ваш европейский лозунг: «Делай вещи, а не деньги». Да вы должны на руках меня носить, за такой лозунг! Этот блядский зародыш грибницы – кто должен им владеть, если не я? У зеленых братьев ты был, все сам видел. Эти фанатики любому кровь пустят. Сдать гражданским властям – там будет одно из двух: или продадут китайцам, или отнесут военным, а военные сразу лапу наложат. Я, Пружинов, – именно тот человек, которого ты искал. Ты искал честного – я и есть сама честность. Я, бля, честно признался тебе, что влияю на твою нервную систему при помощи технологии активного информационного поля. Я мог бы этого не говорить – но сказал. Ты искал неподкупного – более неподкупного, чем я, ты не найдешь. Потому что деньги у меня уже есть. Ты искал достойного – я и есть самый достойный. Я никогда не брошу его в почву. Я один из хозяев страны, я создал этот мир – зачем мне все ломать? Скажи сам, достоин я или не достоин? Только честно.
– Не знаю, – сказал Денис. – Наверное, вы правы. Только я не все понял… Вы говорили, что уничтожаете тех, кто не хочет ехать под Купол…
Пружинов вздохнул:
– Их было очень мало. Всего несколько человек. Мы вынуждены казнить непокорных, Денис. Это правило номер один. Любая власть казнит непокорных, по-другому нельзя. Некоторые от нас ускользнули. Был, допустим, некий Емельян Головогрыз, бандит и наркобарон. Мы сделали предложение, когда ему было всего семнадцать. Во всех городах европейской части России у нас сидят наблюдатели, они контролируют школы, институты, ведут досье, отслеживают… Он никакой не Емельян и не Головогрыз, у парнишки была золотая медаль, он был гениальный химик… Он мог бы принести пользу, а стал убийцей…
Богатейший и влиятельнейший подплыл к иллюминатору. Достал платок, протер стекло.
– О, смотри, Урал. Мы уже в Европе. Видишь, сколько земли? Большая страна, ее трудно держать, а держать надо вот так… – Пружинов потряс кулаком. – У нас куча проблем, на нас давят, нам завидуют, все хотят наши территории, нашу воду, наш литий. Мы работали день и ночь, мы с огромным трудом подняли рождаемость, мы запустили пятьсот ветряных электростанций, и каждая обошлась нам в бешеные деньги. Мы до сих пор контролируем только границы и несколько крупных городов. Люди недоедают, мерзнут, пьют…
– Тогда надо высадить траву, – сказал Денис. – Бросить семя в почву. Не в Москве, конечно. Где-нибудь в пустыне. Пусть голодные питаются сырой мякотью.
Пружинов нахмурился.
– Она не вырастет в пустыне, – произнес он. – Она – как подорожник, растет только возле человека. Она, бля, вообще не растение. И не грибница. Это своего рода первоплоть. Древнейшая протоплазма. Она старше любого известного науке растения и вообще любого организма. До некоторой степени она разумна. Она не трогает ничего, что создано человеческими руками, но никому не позволяет остановить процесс своего роста. Судя по тому как защищен ее зародыш, она способна выживать в космосе. В свое время был проект забросить семечко на Марс, но ни одна сволочь не пожертвовала своим семечком. Министерство обороны не дало, институт не дал. Еще трое, я точно знаю, имеют в личном пользовании по одному зародышу, но и они не смогли расстаться…
– А вдруг и Глеб не захочет?
– Это его проблемы, – сказал Пружинов и полез в кресло, упираясь ногами и руками на манер краба. Галстук реял перед его лицом. – Давай, бля, пристегивайся. Сейчас тормозить начнем. Плохо будет. Тошнить будет, трясти будет. Но мой пилот по-другому не умеет. Он, бля, солдат, ему все по хер. И мне, кстати, тоже. Я пошлю с тобой четверых быков. Это мои лучшие быки. Трое живых и один андроид. Любой из них твоего Глеба мизинцем успокоит. А андроид – так, для страховки…
– Что вы хотите с ним сделать?
– А что ты хочешь, чтоб мы сделали? – деловито осведомился Пружинов. – Можем ликвидировать. Девушка достанется тебе, а семечко – мне. Можем память потереть. Можем превратить в олигофрена. Можем отпустить с богом и даже денег дать…
– Поменять семя стебля на сало дьявола, – пробормотал Денис, пытаясь поймать плавающий в воздухе конец ремня.
– Да брось ты. Тоже мне, «сало дьявола»… Ты не думай, я в Москву лечу не за семечком твоим. У меня дел полно. Восемь встреч, вечером – обратно. Ребятам отдан приказ: в случае проблем зачистить территорию под ноль. Если там кроме Глеба будет кто-то – всех положат. И Глеба тоже положат.
– И меня, – пробормотал Денис.
– Тебя не положат, – негромко сказал Пружинов. – Если сам дурить не будешь. А ты не будешь дурить, Денис.
– Вы меня не знаете.
Пружинов откинул голову, закрыл глаза. Помолчал.
– Верно, – сказал он. – Но я знал твоего папу и твою маму. Ты, как твой папа, готов подохнуть за идею. Но это должна быть понятная идея. Ты не будешь подыхать за семя стебля, потому что не знаешь, что это такое. Ты скажешь Глебу, чтобы он отдал семя, и Глеб его отдаст. Потом тебя привезут ко мне, вместе с Глебом и семенем. Потом мы вытрем Глебу память и отправим домой. А ты полетишь со мной под Купол. Девочку твою не возьмем, извини. Девочка не нужна; новую найдешь. Мать можем взять… Но Варвара не полетит, откажется… Ты ей потом позвонишь, объяснишь. Вот такой у меня, бля, план. Что скажешь?
Денис затянул ремни.
– Хороший план, – ответил он. – Хороший, бля, план.
Глава 8
Они высадили его в квартале от места. В машине переодели в традиционный для весенней Москвы молодежный прикид: яловые сапоги с коротким голенищем, брезентовый бушлатик. И опять все пришлось впору, мало того, оказалось ветхое, истончившееся, давно не чищенное. Каждую мелочь продумали, отметил Денис; даже деньги дали мелкими мятыми купюрами.
Вошел в «Чайник», пожал руку Кеше. Таня сидела в углу, на обычном месте, за «их» столом, здесь собиралась только своя компания, старожилы, постоянные клиенты: Денис, Модест, еще несколько ребят, знавших друг друга с первого класса.