Живи!
Шрифт:
Мне не повезло: рей-на действительно не было среди дворцовых рабов. Помощник господина-распорядителя сообщил мне это вечером, предложив не смущать других рабов и лечь где-нибудь подальше. Лучше бы – снаружи, жаль, что это запрещено правилами. Спорить у меня сил не было: я устроился в глубине длинной комнаты, под окном, где конечно, было свободно. Ночи в столице холодные, несмотря на жаркие дни, и из окна дуло.
Покормить меня снова забыли. Когда я заикнулся надсмотрщику о воде, он швырнул в меня кружкой, обругав, что из-за меня он сделал неудачный ход в лайте, в которую играл с помощниками и приближенными "любимыми" рабами. Я допил то, что не разлилось из кружки, понял, что говорить о воде для умывания не стоит и побрёл к своему месту, думая, что завтра будет то же самое, и надо бы проснуться пораньше – стащить еду перед тем, как рабы встанут.
Из тяжёлой дрёмы меня вырвал знакомый запах дыма вперемешку с цветами и удивлённый вздох надсмотрщиков вместе с тихим ругательством.
– Ваше Высочество, мы можем вам чем-нибудь помочь?
– Госпожа, что вы здесь делаете? Позвольте, проводить вас в ваши комнаты.
Моя хозяйка плавно уклонилась, обнаруживая свою демоническую природу. И, аккуратно перешагивая спящих рабов, стала пробираться по комнате, освещая себе путь односвечным фонарём.
– Ллир, ты где? Я не могу уснуть, почему тебя нет? Тебя мне подарили, так почему тебя нет рядом со мной, когда ты нужен? Это нечестно. Неправильно…
– Я здесь, госпожа.
Она обернулась, обнаружила меня на коленях перед собой и улыбнулась.
– Вот ты где. Пошли, – и отдала мне фонарь.
– Госпожа, вы могли послать слугу, – сказал ей надсмотрщик, открывая входную дверь и низко кланяясь.
Хозяйка недовольно посмотрела на него.
– Я уже посылала вчера.
– Госпожа, мы не знали!
Принцесса фыркнула.
– Ну конечно. У слуг вечно находятся неотложные дела, когда нужно выполнить моё поручение. Идём, Ллир.
Уже закрыв дверь в свои покои, она забрала фонарь и кивком показала, что я должен следовать за ней. Мы прошли мимо её спальни в гостевую комнату, отличающуюся от спальни госпожи только зелёно-жёлтой расцветкой и отсутствуем будуара. Госпожа поставила фонарь на стеклянный столик у кровати.
– Вот. Чтобы мне не приходилось больше спускаться за тобой туда, ясно, Ллир? Я хочу, чтобы ты жил здесь. Рядом.
Стоя перед ней на коленях, я оглядел комнату.
– Да, госпожа. Вы позволите задать вопрос?
Она кивнула.
– Где мне позволено спать?
Госпожа почесала коготком бровь и нахмурилась.
– Тут, – она похлопала по кровати. – Ты не понял? Я отдаю тебе эту комнату. Чтобы ты в ней жил. Теперь понятно?
– Да, госпожа, – медленно произнёс я. Ничего мне не было понятно. – Вы имеете в виду, что вы спите здесь, и я вместе с вами?
Хозяйка посмотрела на меня и, устало вздохнув, сказала:
– Иди помойся. От тебя воняет. Купальня – там.
Я совершенно её не понимал.
– Я могу пользоваться купальней ваших гостей?
– Да, чёрт возьми! И немедленно! – закричала она. – Сейчас!
Меня как подбросило.
– Потом в мою спальню – и поживее, я спать хочу! – крикнула она мне вслед.
Я торопился, как мог. Даже взял один из лосьонов, которые стояли рядком на полочке над бассейном. Так быстрее и, быть может, госпожу не покоробит, что рей-на пахнет, как человек. Некоторых это даже заводит. Может, и её? Поэтому приказала мыться здесь?
Она ждала меня в постели, завёрнутая в одеяло, как в кокон. Чёрные рожки поблёскивали в свете единственной свечи.
– Госпожа, прошу прощения, что задержался.
– Почему ты не оделся?
Я обомлел.
– Г-госпожа… я…
– Говорят, ваши женщины пушистые. Это правда?
– Д-да, госпожа.
– А мужчины?
– Нет, – ответил я, не понимая, к чему она ведёт.
Госпожа вздохнула.
– Тогда возвращайся в купальню, надень халат и не смей ходить при мне голый, пока шерстью не обрастёшь. Ясно?
– Да, госпожа.
Всё-таки она ненормальная…
– Хорошо, – кивнула госпожа, когда я вернулся. – Теперь ложись и будем спать. На кровать! – когда она кричала, её голос срывался на писк. Забавно было бы – в другой ситуации. – Да не в ногах, идиот! Я тебе, что, должна всё объяснять?!
Я попытался как можно более красиво изменить позу, чтобы оказаться рядом с ней. В одежде было непривычно и неудобно.
– Простите, госпожа, – я потянулся к её руке. – Вы позволите?
– И что ты делаешь? – недовольно поинтересовалась она некоторое время спустя. – Они же острые. Тебе неприятно.
Я выпустил её палец изо рта, осторожно встретился с ней взглядом.
– Нет, госпожа. Мне нравится. Очень, – это уже было привычно, и я был уверен, что мой голос звучит влекуще-томно. Практически первое, чему я научился в рабстве: говорить хозяевам, как мне нравится всё, что они со мной делают. Эта такая человеческая игра. Господин делает вид (или и впрямь думает), что верит мне – значит, можно всё. – Госпожа, разрешите мне ещё… продолжить…
Она отняла руку и, поморщившись, сказала:
– Ты лжёшь.
– Простите, госпожа, как я смею?
– Не знаю, как, но смеешь и лжёшь. Хватит. Лежи спокойно. И не лги мне больше.
Я послушно лёг, лихорадочно соображая, что ей нужно.
– Госпожа, может быть, вы скажете, что желаете? Я исполню всё, что вы захотите.
Она тихо рассмеялась, положив голову на согнутую в локте руку.
– Всё? Ллир, я не могу приказать тебе полюбить меня. Стать мне другом. Быть со мной по собственной воле. Это то, чего я действительно желаю: чтобы кто-нибудь был со мной по своей воле и своему выбору. Но я этого никогда не получу… Поэтому давай спать.
– Но я уже люблю вас, госпожа! – может быть, ей нравится, когда её уговаривают? Такие у меня тоже были. Правда, они чётче намекали. – Я люблю вас больше жизни, больше…
– Заткнись! – она повернулась на спину, закрыла глаза. – Я же сказала, не лги мне.
– Госпожа, простите меня…
– Молчи. И спи. Это был приказ: спать.
Я замолчал и закрыл глаза, как она сказала. Я ждал, но ничего не происходило. Только спустя минут пять госпожа завозилась, подобралась ко мне поближе и, обняв, пошептала на ухо: