Живи!
Шрифт:
Мать, опершись локтями о подоконник, смотрела ему вслед. Форточка была открыта; Грегор потянул носом и почувствовал вкусный запах пирога с яблоками, который томился в духовке.
— Весь пирог без меня не ешьте, — протараторил скороговоркой. — Я пошутил, что не хочу. И Жуге не давайте, я ему сам дам.
Мать, улыбнувшись, кивнула. Из будки, гремя цепью, вылез услышавший свое имя Жуга, уставился вопросительно.
— Проглот ты, Жуга, — мальчишка потрепал собаку за длинные уши. Поняв, что ничего ему не обломится, пес меланхолично почесался, фыркнул
Грегор отворил скрипучую калитку, закрыл на вертушок и вприпрыжку помчался по улице, топая по мелким лужицам и грязно-серым островкам уже почти растаявшего снега. На обочине из-под жухлой и бурой прошлогодней травы пробивалась новая, молодая и зеленая. Воздух пах свежестью, клейкими, набухавшими на деревьях почками и горьковатым дымом: повсюду жгли мусор и палые листья. «Ла-ла-ла, ла-ла», — от избытка чувств Грегор напевал каприччо Яна Стамица, чешского композитора, дирижера и скрипача. Когда преподаватель сыграл классу безудержную, с фантастическими переливами музыку, дети чуть не пустились в пляс, а когда признался, что до виртуозного исполнения чеха ему как до луны, — не поверили. «Вырасту, обязательно сыграю лучше Стамица! — решил Грегор. — Ла-ла-ла, ла-ла». В прозрачно-голубом апрельском небе комьями манной каши висели рыхлые облака. В лужах резвились солнечные зайчики. Грегор внимательно следил за одним особо наглым зайчиком, а затем прихлопнул ногой, подняв тучу брызг.
Мимо прошел владелец кондитерской лавки; усатый и тучный, он напоминал пышный фруктовый пудинг.
— Здрасте, господин Ивор, — пискнул мальчишка. Тот строго взглянул на его мокрые штанины, хмыкнул неодобрительно. В глазах толстяка читалось: и куда родители смотрят? Вот я бы на их месте…
Грегор виновато потупился, а господин Ивор, пробурчав что-то из типичной серии нотаций, мол, мы в ваше время, удалился с высоко вздернутым подбородком. Хотя сделать это ему было довольно сложно: весь подбородок заплыл складками жира.
Мальчик показал кондитеру язык и, поправив сбившийся набок футляр со скрипкой, зашагал к показавшемуся за углом зданию музыкальной школы. Ремень к футляру прикрепил отец: недавно скрипку-«четвертушку» поменяли на «половинку», и таскать ее в руках было не слишком удобно. А за спиной — вполне. К тому же черный футляр высовывался из-за плеч совсем как обмотанная полосками сыромятной кожи рукоять меча. Поэтому другие мальчишки из музыкалки жутко завидовали Грегору и слезно канючили у пап и мам такие же ремни к своим футлярам. Тем, кто обучался фортепиано или кларнетам с баянами, оставалось лишь вздыхать.
Школа — двухэтажная, с отставшей там и сям штукатуркой на стенах, рассохшимися старыми рамами в узеньких окнах и протекающей крышей — вопияла о ремонте одним своим видом. Но на такую блажь, как ремонт музыкальной школы, у мэрии Беличей средств не находилось. Обещали, конечно, однако тянули из года в год, постоянно откладывая на потом. Время от времени, когда директор школы уж совсем донимал администрацию, откупались незначительными подачками — их едва хватало на косметический ремонт, и по прошествии нескольких месяцев всё начиналось заново. К этому привыкли, человек ко всему привыкает.
Грегор просочился в зазор между полуоткрытыми входными дверями, тяжелыми и покосившимися от старости, прошмыгнул мимо дремавшей за конторкой вреднючей вахтерши и по широкой, с занозистыми перилами лестнице поднялся на свой родной этаж. С первого доносился напевный бубнеж — госпожа Марта занималась с малышами сольфеджио, в конце полутемного коридора второго этажа брякали на пианино. Вахтерша за конторкой сладко посапывала: шум ей не мешал, это был привычный, правильный шум. И если бы он внезапно оборвался, вахтерша, скорее всего, проснулась бы.
На занятие по музыкальной литературе Грегор явился одним из первых; часы над учительским столом показывали без десяти три, за партами скучали Эрика и Олесь. Белобрысый Ян высматривал что-то во дворе, взгромоздившись на подоконник. После литры были хор и занятие по специальности; заданную на дом гамму Грегор выучил от и до, получалась она, по уверениям мамы, отлично — звук выходил чистым, нежным. Да он и сам чувствовал: когда удается — летишь, как на крыльях, аж дух захватывает. А если сфальшивишь — будто касторки глотнул. Впрочем, в музыке у него всё получалось легко, еще с детского сада, где талантливого ребенка приметили и посоветовали родителям отдать в музыкальную школу.
— Здр-раствуйте, дети, — пробасил, напирая на букву «р», Грегор. Так всегда здоровался их преподаватель, господин Ростислав. Ян вздрогнул и поспешно спрыгнул на пол, Олесь с Эрикой расхохотались.
— Салют, Грегор! — крикнул Олесь.
— Привет, — сказала девчонка.
Ян нахмурился и вместо приветствия опять забрался на подоконник.
— Чего он? — спросил Грегор.
— Мы тут поспорили, — лениво протянул Олесь. — Ты в курсе, что у нас новый учитель по фортепиано?
— Ага, — кивнул Грегор.
— А слышал, почему Казимирчик уволился?
— Нет.
— Женится! — торжественно провозгласил Олесь. — Продал дом и уезжает в Трапены к какой-то старой деве. Представляешь? Мой папаша под градусом болтал, мол, такому закоренелому холостяку свадьба резко противопоказана. Лучше сразу в петлю: эффект тот же, но без лишних мучений. Так вот, Янчик божится, что вместо Казимира у нас будет госпожа Беата, она раньше в театре работала. И Янчик в нее тайно влюблен.
— Ври больше, — прошипел покрасневший Ян.
— А я говорю, — как ни в чем не бывало, продолжил Олесь, — не Беата вовсе, а какой-то приезжий. Звать его Леонард. Высокий тип с румяными щеками и ярко-синими глазами, в общем, здорово похож на викинга. Ты знаешь о викингах?
— Конечно… э-э… знаю, — пробормотал Грегор. — Этот викинг Леопард станет вести уроки фортепиано? А как же Беата?
— Ле-о-нард, дубина, — поправил Олесь. — Он раскатывает на черном «Фиате» с кожаным салоном и курит сигары. Я сам видел. Вчера он разговаривал с директором в его кабинете, а я случайно проходил мимо, ну и…