Живи!
Шрифт:
— Влад! Влад! — меня трясут за плечи. — Тебе плохо, да? Ты знаешь это место? Был здесь? Что с тобой Влад?!
— Приступ, — бубнит кто-то. — Приступ у господина Влада.
Я, оказывается, банально валяюсь на дне повозки, зарывшись по уши в жесткую солому. Приподнимаюсь, отплевываясь, и кое-как, с чужой помощью облокачиваюсь на борт. Взор застилает багряная пелена, кружится голова… созвездия плывут в ночном небе, мешаясь в диковинные фигуры. Меня отчаянно мутит. Глупо таращусь на спутников, на громаду общежития и свет в окне второго этажа. Общежитие!.. — щелкает в мозгах.
— Лютич, — оклемавшись, хриплю севшим голосом. — Гони, Лютич! Гони, ради бога! Назад, к складам — они их избегают.
К счастью, у Лютича хватает ума не пускаться в лишние расспросы. Он без промедления огревает вожжами грустно помахивающую хвостом кобылу, и та, мигом перестав печалиться, срывается с места. Повозка лихо разворачивается на крохотном пятачке меж газонами и, дребезжа и подлетая на колдобинах, с бешеной скоростью несется прочь. Я в изнеможении валюсь на солому.
— Что там, Влад? — шепчет прильнувшая ко мне Ирка.
— Кто там, доктор-р Влад? — не оборачиваясь, спрашивает Лютич. Он без конца нахлестывает лошадь, будто за нами гонятся демоны Ада. Впрочем, какая разница, демоны они или кто.
Я не отвечаю. Лежу, уставившись в серебристую, усеянную пятнами кратеров дольку луны. В тот раз и звезд-то не было, безраздельная тьма поглотила Беличи, дома, улицы, нас… И тех, безголово-бессмертных. Двигались они бесшумно, не переговариваясь меж собой, общались призраки, как я догадался позже, невербально. Трудно вообразить — как, но все действия преследователей были четкими, согласованными. Призраками я их назвал для удобства — ёмкое словцо, сути не объясняет, но намеков и аллюзий содержит целую уймищу. Так что тишину безлюдного (я бы сказал — мертвого, но те твари были условно-живыми и разумными) города оглашали исключительно наши, преисполненные ужаса вопли.
Спуститься мы не успели. Едва Люба и Велимир выбрались на балкон — я, вооруженный бесполезным револьвером, прикрывал отход, — как из коридора в комнату проникло пять-шесть призраков. Действительно безголовые, насколько я смог разглядеть в неярком свете фонарика, без рук и без ног… э-э… без кистей и ступней. Одежда, хранящая контуры человеческого тела. Я поспешно отступил и захлопнул балконную дверь, однако стекла в оконной раме были разбиты — спасибо Велесу, постарался, — и особого смысла в запирании двери не имелось. Заградить призракам дорогу я не мог.
— Вниз, вашу мать! — заорал я. — Они уже здесь!
Толстяк в панике прыгнул на заскрежетавшую от такого обращения лестницу; пыхтя как паровоз, сполз к газону, пересчитав пузом каждую перекладину. Балансируя, замер на поребрике. Люба кубарем скатился за ним, чудом не сорвавшись на грязный асфальт. Я подсвечивал им путь, иначе они бы точно оступились и упали, встретив верную смерть. Пальцы уже занемели: я непрерывно, в течение пяти минут жал на скобу фонарика, тот, жужжа, исторгал из себя блеклый луч. Последнее, что я заметил, проворно съезжая к земле, надолго выбило меня из колеи — из распахнувшейся дверцы шкафа вынырнуло розовое, в оборках, платье и присоединилось к остальным призракам. Ох ты, погибель! Эта дрянь находилась с нами в одной комнате с самого начала. Отчего ж оно не напало? Струхнуло в одиночку? Или выжидало, чтоб наверняка, чтоб задавить численным перевесом… — с такими сумбурными мыслями я прыгал по кирпичам к «Фольксвагену».
Люба, спустившийся вторым, уже обогнал шумно отдувающегося Велимира, я замыкал цепочку. Луч фонаря рубил ночь надвое. Из-за валяющихся под ногами камней казалось, что мы передвигаемся по глухому ущелью, где над руслом горной реки выпирают гладкие спины валунов.
Микроавтобуса на месте не оказалось… То ли в голове у меня творилась сущая каша, то ли автобус, словно включившись в игру, исчез без следа. Он же касался земли. Я очумело озирался, силясь понять — куда делся проклятый «Фольк».
— Влад! — крикнули спереди. — Чего не светишь? Не видно ни шиша!
— Автобус пропал, Люба! — взвыл я не своим голосом. — Всё, кранты!
— Да мы отогнали его дальше, к подъезду, — повинился шофер. — Ну, Велес сказал, вас ждать. А толку-то? Вот, собирались глянуть, что там.
— Об-балдуи! — зарычал я. — Кто ж так поступает? Сказано — ждать, значит…
— А-а!! — Толстый вдруг заверещал, забулькал горлом. Я вскинул руку с фонарем: двор заполняли призраки; как из гигантского рога изобилия текли они из подъезда, расходились широким полукольцом, охватывая нас спереди и справа. Отрезали путь к машине.
Люба заметался раненой куропаткой: до «Фольксвагена» оставались считаные метры, но к автобусу стремительно близились, летя над землей, призраки. И наш водитель ринулся к машине, до конца выложившись в этом сумасбродном рывке. Так спринтер, идя на мировой рекорд, покоряет стометровку, так спасаются бегством от пожара лесные обитатели, так из окопа, куда залетел шальной снаряд, удирают солдаты. Кто виноват, что нога у Любы соскользнула? Он уже тянулся к дверце, он почти успел… Не знаю, как призраки, а туземцы-каннибалы из Африки двухвековой давности возопили бы с досады благим матом при виде ускользнувшей, но столь лакомой жертвы. Однако нога подвернулась… Шофер сорвался и, царапая ногтями кузов, повалился на асфальт.
Он превратился в засохший подсолнух, наш малоразговорчивый Люба. Подсолнух с длинным шершавым стеблем и оранжевыми лепестками по краю соцветия-корзинки.
Я остолбенело пялился на теперь уже недосягаемый «Фольксваген», рядом с которым деловито шныряли призраки. К смерти Любы они отнеслись с безразличием, по крайней мере, внешне; часть их устремилась к Велимиру. Он не сопротивлялся — присел на куче блоков и скулил как потерявшийся щенок. Голову он плотно закрыл руками и приглушенно взвизгивал:
— Не подходи! Сгинь!
— Всё… конец… — прошептал я, зашвырнув револьвер в окруживших толстяка призраков. — Бесполезно…
Попал я удачно: джинсовый комбинезон размера этак шестидесятого сложился пополам, но, мгновенно разогнувшись, двинулся в мою сторону. И с ним еще четверо. Знакомая тактика — числом взять норовят. Это меня разозлило. Удобнее встав на камнях, я чуть согнул ноги, а сжатые в кулаки руки выставил на уровне груди. Посмотрим, что вы, уроды, смыслите в уличной драке, где нет и не может быть никаких правил, где добивают лежачего, и где любые, ведущие к победе средства — правильны. А если и не правильны, то достойны оправдания.