Живи
Шрифт:
Пока я наблюдал сцену у ларька, ко мне подошел Романтик. Сцена произвела на него тяжелое впечатление.
— Что происходит, — сказал он с гневом в голосе. — Ведь это наши, русские люди! Люди, совершившие величайшую революцию в истории, выигравшие величайшую войну в истории. Ведь эти самые люди создали сильнейшую мировую державу! А каков итог?!
— А может быть, именно потому, что совершили, выиграли, создали, мы и имеем такой итог, — сказал я. — Может быть, эти великие деяния оказались не по плечу и не по нутру народу? Может быть, это — неизбежная плата за великую историческую миссию?
— Эти вопросы мне не по мозгам. Это вам, молодым, решать их. Сегодня мы разбирали дело восемнадцатилетнего мальчишки. Бросил институт. Заявил,
— Если Вы чувствуете себя правым, сражайтесь!
— Не лицемерьте! Да и с кем сражаться? Как? За что? А Вы-то сами много сражаетесь?! Нет, молодой человек, суть дела посложнее этой примитивной морали.
Это на войне было ясно, где враги и где свои. Вы знаете, кто наши враги?
— Мы сами.
— Вот то-то и оно!
Наш дом
Наш дом ничем, кроме номера, от других домов района не отличается. Не буду описывать его архитектурные достоинства, ибо таковых нет. Не буду также описывать его бытовые достоинства, ибо таковых тоже нет. Такие дома называют «хрущобами». Но мы и этим домом довольны, ибо те дома, в которых мы жили ранее, хотя и не имели тоже никаких достоинств, зато имели бесчисленные недостатки.
Из дома доносятся крики. Это один из жильцов пытается вынести какую-то вещь из дома, чтобы продать ее за гроши и продолжить пьянку с заводскими друзьями, а супруга грозит выколоть ему глаза и засадить в каталажку на пять лет за «членовредительство» (он ей уже «подвесил фонари» под оба глаза). Ну, теперь в их дискуссии уже ничего не разберешь, так как живущий над пролетарием студент включил на полную мощность телевизор, чтобы не слышать воплей пролетария и его супруги.
Жильцы нашего дома образуют, несмотря ни на что, единую советскую семью. Вы бы поглядели, какое праздничное единодушие овладело всеми нами, когда наконец-то решили объявить войну тараканам в масштабах целого дома! После этой кампании все жильцы перешли на «ты» и три дня отмечали победу над тараканами шумными пьянками. Правда, через неделю тараканы появились снова: в соседнем доме добиться такого единодушия не удалось, и к нам пришли их тараканы. Но пережитые праздники у людей отобрать уже нельзя. Они навечно остаются их неотчуждаемым богатством.
Около дома стоит Правдоборец. На сей раз он собирает подписи жильцов под жалобой в областное управление КГБ по поводу упомянутых выше тараканов.
— Почему же в КГБ? — спросил я. — Тараканы же не диссиденты и не иностранные шпионы! Это же не дело КГБ!
— КГБ до всего дело, — спокойно сказал Правдоборец.
— Помяните мое слово, когда они узнают, что мы обратились в КГБ, тут ни одного таракана не останется.
— Кто «они»? — спросил я. — Тараканы?
Я медленно поднимаюсь на четвертый этаж. Лифта в доме нет. Как инвалид я имею право на жилье на первом этаже. Я подал заявление по этому поводу в жилищный отдел районного Совета. И вот уже скоро три года тянется волокита по поводу пустяковой проблемы, которую можно было бы решить в три минуты. Было письмо на эту тему от комбината. Писали в газету. Не помогло. В чем дело? Вот реальная проблема для мыслителей. Теоретик решает эту проблему просто: наше общество — общество уродов, и само как целое есть урод. И проблемы наши уродливые. И решения их тоже уродливые. Но мне это решение кажется слишком упрощенным.
Люди
Дома, на кухне, сидит Солдат и подъедает все, что попадается под руку. Он уже успел где-то выпить. Жалуется на заводской «бардак», на начальство, на помои, какими их кормят в заводской столовой. Одновременно работать и учиться очень тяжело. Хорошо сынкам всяких чинов — в армии не служат, институты по вкусу выбирают, живут на всем готовеньком. Где справедливость?! Сравните, например, его и Фюрера, его приятеля. В школе он учился не хуже его. Но у него папаша комиссионным магазином заведует. Денег полно. Ко вступительным экзаменам в институт его «натаскивал» факультетский преподаватель, входивший в экзаменационную комиссию, так что ему была гарантирована «пятерка» по основному предмету. Приятель прошел по конкурсу, а Солдат — нет. В результате — армия. Три года потерял. А вообще институт придется бросить: смысла нет учиться. Как инженер он будет получать меньше, чем сейчас.
Солдат ругает последними словами армию и тут же с гордостью говорит о жизненной школе, которая дала ему закалку на всю жизнь. Я, правда, не могу понять, в чем состоит эта закалка, так как Солдат с первого же дня «гражданки» начал пить, перестал заниматься спортом и по каждому пустяку закатывает истерику. О своем командире взвода рассказывал как о редкостной сволочи, а когда тот приезжает в отпуск (он — из нашей области), встречает его как родного брата.
Солдат для меня — психологическая загадка. Что предохраняет его личность от полного разрушения? Что делает его существом с сознанием «я» и с некоторой степенью надежности поведения? Иногда кажется, что он достиг предела деградации. А на другой день он является свежий как огурчик, с ясными глазами и чистой совестью, готовый в любую минуту пасть еще ниже и тут же подняться как ни в чем не бывало.
— Не ломай голову над моими делишками, — сказал он как — то, когда я выразил беспокойство за его будущее. — Не я первый, не я последний. Загнусь — не велика потеря. Выстою — не велика заслуга. Нашему брату иначе нельзя. Да и не получится иначе. Думаешь, я не пробовал? Пробовал. Я и пить бросал. А что толку? Тоска такая накатывается, что если не выпьешь, непременно удавишься. Если хочешь знать, лучшие представители нашего народа все в таком положении, как я.
Вроде бы хороший разговор. Но вдруг он изрекает какую-нибудь пошлость и искренне наслаждается ею.
— Я хам, — говорит он, насмеявшись. — Но наше русское хамство проистекает от нашей доброты душевной. Мы, конечно, постоянно плюем друг другу в душу. Но ведь не куда-нибудь плюем, а в душу! Не в урну, как это делают равнодушные друг к другу западные люди. В этом самое глубокое различие нашего (коммунистического) и ихнего (капиталистического) человека.
Если бы Будда хотя бы пару раз побывал в компании с Солдатом и побеседовал с ним час — другой, он в корне изменил бы свое отношение к «я». Признав отсутствие в мире такой вещи, как «я», он придумал бы какой-нибудь способ ее изобретения и вселения в человека. Наши люди ухитряются обрести все пороки, которые Будда приписывал «я», даже при полном отсутствии или аморфности «я», развивая тем самым то самое «я», без которого нет здорового социалистического «мы».
Солдат дождался своего приятеля с завода. Приятеля звать Антоном, но знакомые его предпочитают прозвище Остряк. Он учится в заочном Юридическом институте: хочет со временем перейти на «чистую и выгодную» работу. В его суждениях порою чувствуется незаурядный ум. Но он скрывает его чрезмерным шутовством. Это тоже русская национальная черта — склонность к юродству, боязнь показаться слишком умным, образованным, воспитанным.
Недавно Остряк как ударник труда был по туристической путевке в ГДР. Там его больше всего поразило то, что в каком-то музее он видел гребень королевы для вычесывания вшей. Королева — и вши! Причем гребень двусторонний: одна сторона — взрослых вшей вычесывать, другая — маленьких. Ничего не скажешь — немцы суть немцы! А еще его поразило то, что в королевском дворце не было туалетов. Король, королева, принцы, принцессы, графы, бароны, фрейлины и прочие выбегали по нужде в парк и оправлялись за кустиками. Весь парк был загажен. Когда наследный принц привез из Англии ночной горшок, над ним потешались все родственники и придворные. А еще немцы!