Животное. У каждого есть выбор: стать добычей или хищником
Шрифт:
– Да, – сказала я. – Когда мне следует выходить?
– Завтра.
– Отлично.
Я рассудила, что отказаться успею всегда. На самом же деле мне просто хотелось закончить разговор. Накануне вечером Леонард не уходил до тех пор, пока я не зевнула трижды, в последний раз очень агрессивно. Я перемыла всю посуду. Я стучала всеми возможными сковородами и кастрюлями, но он либо не понимал намеков, либо не хотел понимать. После того как Ленни ушел, я приняла две таблетки и попыталась не думать о сыне Вика.
Я вышла во двор. Прошла мимо Ривера, когда он был у кузова своего
– Привет, – сказал Ривер. Бодрый такой. Я улыбнулась, прикрыла глаза ладонью от света и возненавидела себя за то, что просыпаюсь поздно почти каждый день своей жизни.
– Так странно, мне приснился сон о тебе.
– Да?
– Ага. Ты была такая волчица. Ха! Не в плохом смысле слова. Из-за этой песни, наверное. Ты металась по всему дому, ища одеяла, а это сущее безумие, учитывая, как сейчас жарко.
Тот парнишка в Нью-Йорке, Джек, был точно таким же. Молодые ребята заставляют почувствовать себя желанной, но при этом ты понимаешь, что им все по фигу. У Джека были длинные яйца, вислые, как знаменитые часы Дали. Он ни капли их не стыдился. Джек приезжал ко мне из дома в Хобокене, который делил с двумя другими парнями. Говорил, что моя квартира – грубое нарушение закона о веселье. Она месяцами не получала достаточно веселья. Соскучившись по Джеку, я писала, сплошь маленькими буквами, что-нибудь о чем-нибудь таком, что я хочу ему показать.
Ты пытаешься заманить меня в свою городскую крепость? – отвечал он.
Не знаю, а что, похоже? Просто эта городская крепость рушится под весом грубого недонарушения закона об отсутствии веселья, его необходимо грубо нарушить…
Вик знал о Джеке. Это он дал Джеку прозвище «ребенок». Вик называл так меня, пока я не начала встречаться с этим молодым парнем. «Тебя на выходных разоряет ребенок?» – интересовался Вик. Я рассказала ему о висячих коралловых яйцах Джека. Вик спрашивал, даю ли я ребенку молоко с печеньем после того, как мы заканчиваем трахаться. Если чувствовал, что я злюсь, то говорил: «Просто шуткую, ребенок. Такая женщина как ты, будет девочкой всегда. Он будет счастливейшим придурком на свете, пока ты с ним не покончишь».
Ривер был еще привлекательнее Джека. Я высмеяла этот сон, хоть он и возбудил меня. Пожелала хорошего дня на работе и пошла к своей двери походкой, которая должна была заставить Ривера глядеть на мою задницу. Я была в маленьких серых пижамных шортиках. Таблетки подействовали, и голову повело.
Едва переступив порог, я прижала двумя пальцами местечко на сходе бедер. Я могла бы кончить вот так, в тот же миг. Я хотела это сделать, а потом позвонить Вику, сказать, что у меня появился новенький-свеженький. Меня замутило.
Я не знала, как одеться в первый день на работу в кафе здорового питания. Всегда жалела, что мне не наплевать. У меня есть одежда моей матери, которую я подарю тебе, и пара моих любимых вещей. Ты можешь их выбросить, но я всегда считала, что ткань иметь хорошо. Она
Я зарулила на маленькую парковку. Мой «Додж» смотрелся старым и печальным рядом с двумя бесстыдными кабриолетами. Я прошла мимо студии, но внутрь не заглянула. Знание, что Элис там, меня терзало. Я представляла ее сидящей на скамье, сделанной из цельного дерева, а по бокам – своих мать и отца. Они разговаривали обо мне так, словно я чего-то не понимала. Представлять их втроем вместе – это была одна из самых гадких вещей, какие я когда-либо проделывала.
Когда я вошла в кафе, Наталия полоскала кружки в громадной серебряной раковине.
– Как дела? – спросила я, глядя в большие, как у Бэмби, глаза.
– Э-э, хорошо, – отозвалась девушка и спросила, хочу ли я кофе, что было мило с ее стороны. Похоже, мы собрались сделать вид, что катастрофа, которой мы вместе были свидетелями, вообще не случалась. Я видела, что Наталия нервничает из-за необходимости обучать женщину на два десятка лет старше себя.
Я вполуха слушала обо всем, кроме кофемашины и кассового аппарата. Обе вещи состояли из множества частей, и я нервничала, боясь совершить ошибку. Наталия была не лучшим учителем. Она говорила слишком тихо, слишком быстро и торопливо проскакивала важные вещи по верхам. Чтобы помочь девушке расслабиться, я спросила, откуда она родом. Наталия была такая тупенькая.
– Из Салинаса, – ответила она. – Мой папа работает на ферме.
Большего девушка не решилась рассказать. Обо мне абсолютно ничего не спросила.
Наталия подошла очень близко ко мне, показывая круглую ручку под кофемашиной. От девушки пахло ванильными духами – из тех, какие продаются в аптеках. Когда она набирала сообщения на телефоне, ее красивые розовые ноготки проворно тыкали в экран. Я пролистала руководство по кофемашине. Прочла ингредиенты на шоколадных батончиках.
Около полудня колокольчик на двери зазвенел, и вошел мужчина. Посетителю было за пятьдесят, он был потрепанным, жалким и красивым.
– Как жизнь, Наталия? – спросил мужчина.
– Хорошо, спасибо, – ответила она.
Он посмотрел на меня.
– А у вас как?
Мужчина проговорил это так, словно ему не нужен был ответ, но мне этого хватило. Я кивнула и улыбнулась.
Я переставила высохшие кружки с сушилки на полку. Мужчина заказал у Наталии зеленый суп. Повариха, сообразительная мексиканка по имени Рита, варила его каждые три дня, и он жил в бидоне. Это было пюре из спаржи, кейла и лука с щедрым добавлением сливочного масла. Весь Каньон сходил по этому супу с ума. Мужчина вышел и сел на веранде.
Он чем-то меня поразил, и я внезапно поняла, чем именно. Этот человек напомнил мне Бескрайнее Небо: так Бескрайнее Небо стал бы выглядеть через десять лет, если считать от нынешнего дня. Элис заставила меня понять такие вещи, мою склонность к определенному роду мужчин, определенному типу дебильного саморазрушения.
– Он здешний завсегдатай? – спросила я Наталию.
– Дин. Да. Он когда-то был знаменитым.
– Как его фамилия?
– Э-э, не знаю. Но он был из «Доктора Джонсона». Их солист.