Живой проект: солдат
Шрифт:
А через мгновение хлынул ливень, и ты засмеялась еще громче. Мы промокли в момент. Потом ты сказала, что у меня, у всех нас изменился рацион и это нормально. Я понял, о чем ты, но отрицательно покачал головой, будто тело, наконец, решило отреагировать на самый первый вопрос. Если бы ты не наблюдала за нами на поле, у тебя бы появился повод заявить о моей заторможенности. Но ты как-то по-другому поняла мой жест и удивилась. Ты не представляешь, как часто я вспоминаю тот вечер, я помню каждое слово, каждое движение. Я могу закрыть глаза и посчитать деревья и фонарные столбы. Я помню все. Все, кроме фразы, которой ты отправила меня домой. Я не расслышал, оторвал взгляд от твоей груди, а ты кивнула подбородком вперед по улице. Твое лицо… на нем было написано
Смеркалось, было темнее от туч. Еще не зажглись фонари, я двинулся следом тогда, когда ты завернула к своему дому, через два участка от поляны. Я помню, что шел настолько медленно, насколько только можно. Думал о правилах и о тебе. Думал о том, что некоторые правила заставить соблюдать может только страх, а его мы лишены. Помню, как заняла меня эта мысль, такая неожиданная и яркая. Я остановился напротив калитки в твоем заборе и развернулся к твоему дому. Ты помнишь, как я зашел?..»
Анна опустила письмо и закрыла глаза. Где-то в поселке лаяла собака. Послышался гул самолета. Потом стало как будто тихо, лишь стрекот доносился с улицы.
Анна помнила тот вечер и тот ливень так же хорошо, как Валет. Она помнила желание, на которое они оба не имели права. Помнила, как стояла у окна, смотрящего на дорогу, и наблюдала. Вода стекала с волос и одежды, ширя лужицу на ламинате. Она замерзла и дрожала, обхватив себя за плечи. Она молила, чтобы он прошел мимо, и надеялась, что посмеет, осмелиться зайти. Она не думала о том, кем, по сути, является этот Валет. Кем, по сути, являются все Валеты. И она не знала, как поступит до последней секунды. До последнего мгновения, когда он без стука открыл дверь и зашел спокойно и бесцеремонно, такой же мокрый до нитки, но не дрожащий и не испуганный, она не знала, что будет делать. И ей так хотелось, чтобы ей не пришлось решать, чтобы ей не дали выбора.
«…Если бы не наш рацион, как ты тогда верно заметила, я бы сходил с ума эти месяцы, когда ты далеко, а я продолжаю думать о тебе. Через месяц будет август, я не знаю, могу ли попроситься в ваш поселок. Точнее, я могу, но не будет ли это означать автоматическое направление меня в другое место? Вот о чем я думаю и не могу решить.
Валет»
И выбора он ей не дал. Анна знала, что любое из слов протеста остановит Валета в любой момент, станет для него приказом. Но не протестовать для нее было столь же отчаянно и верно, как для него не спрашивать позволения.
Анна повернулась на бок и положила письмо на конверт. Через мгновение сенсоры на внешней стороне ворот подали сигнал, и включилась жк-панель. Анна подняла взгляд к экрану. Приехали родители.
Глубоко вздохнув и задержавшись в постели лишнюю секунду, Анна с неохотой поднялась. Во избежание вечерних пятничных и утренних субботних пробок родители приноровились приезжать ближе к ночи. Сын уже спал, но просыпаясь в субботу, он еще не открыв глаз, улыбался и кричал: бабуля! дедуля! Для него это утро было маленьким еженедельным праздником. Для Анны – большой еженедельной же головомойкой по поводу отсутствия у нее мужа, а у сына – отца.
– Привет, - поздоровалась женщина с родителями и приняла сумку с продуктами. Она жила в поселке корпорации уже восемь лет, но надежду убедить родителей, что здесь все есть и стоит на порядок дешевле – потеряла еще году на третьем.
Напоив родителей чаем, Анна вернулась в постель и вскоре уснула.
«5 июля.
Здравствуй, Аня.
Сегодня я узнал, что из больницы сразу направляют на восстановительный отдых. Это значит, что через неделю я уже буду в каком-нибудь поселке корпорации, вроде твоего. Как бы я хотел, чтобы мне выпало распределение к тебе. Не представляю, что могу сделать для этого. Если бы можно было посоветоваться с кем-нибудь… И еще я узнал, что Валеты первой серии не умеют читать. Ты представляешь? Оказывается, только с моей серии, после «переворота Александра» Валетов начали обучать грамоте. Теперь я понимаю, почему они смотрят на меня так, когда я пишу письма тебе. Они, просто, не умеют этого! Так удивительно. Наверно, мне повезло.
Валет»
– Бубуля! Дедуля!
Анна проснулась от крика малыша за стеной. Тут же послышалось ласковое воркование. Не открывая глаз, женщина потянулась и с блаженным кряхтением перевернулась на живот.
Через сорок минут Анна вышла из дома. Она была одна, сынишка остался с бабушкой. Было пасмурно, похолодало. Решив доехать до спортивной площадки на велосипеде, Анна уже через пять минут завела железного коня в ворота и прислонила к ограде. Валеты только начали утреннюю зарядку.
Около десяти лет назад, когда Анна только устроилась в корпорацию, ей потребовался не один месяц, чтобы отучиться искать в подопечном отряде новые лица. Еще больше времени ей было необходимо на то, чтобы внушить себе: они не люди. Первое получилось, она больше не вглядывалась в клонов, чтобы вычислить новоприбывших. Второе же для нее навсегда осталось невозможным. Один из них, а может все они в нем одном – не важно, был отцом ее ребенка. И, не признаваясь себе в этом даже мысленно, Анна любила и жалела их как того, единственного.
« 10 июля.
Здравствуй, Аня.
Насколько хорошо ты знаешь этапы подготовки Валетов? Насколько ты осведомлена о том, мимо чего мы проходим во время обучения и дальнейшей службы? Знаешь ли ты, как мы отдыхаем и развлекаемся? Я сейчас вижу, что и у вас не всегда бывает возможность или необходимость обучаться тому, в чем каждый Валет асс. Нет, я не о службе хотел тебе написать. Понимаю, что начал издалека, мне подумалось, что ты должна это знать. То, что мы не знаем о жизни – скрытое за зашторенными окнами жилых домов, за улыбками гражданских лиц, за цифрами телефонных номеров, за обложками книг, которые никто никогда нам не давал читать. Есть жизнь, которую мы не можем знать и не знаем. Здесь, в больнице, я как будто… будто ожил. Ожил в смысле не восстал из мертвых, а обрел жизнь. По крохам, по капелькам, урывками, тайком. Я вышел этой ночью из палаты, хотелось пройти босиком по коридору, очень жарко. В комнате медсестер был включен телевизор. Я простоял у полуприкрытой двери минут двадцать, пока не заметили и не погнали спать. Я не знал, что есть фильмы не о войне и не о драках. Я не знал, что есть фильмы о жизни и отношениях людей. Я слышал музыку, от которой сжималось сердце. И я снова не о том…
Аня, почему ты живешь как мы?
Ты же человек, ты настоящая, ты… свободна! Как тебя заставили стать почти такой же как мы? Чем прельстили? Что обещали? Я начинаю понимать, как много я не знаю, но хочу знать. Я хочу дослужить до окончания контракта по рождению и вернуться к тебе. Я хочу жить как человек. Еще девять лет, и я буду свободен. Это так мало и я так много успею узнать, увидеть и сделать! Но ты, ты же можешь все уже сейчас. Ты можешь смотреть эти фильмы и слушать эту музыку, ты можешь читать и гулять где угодно. Я не знаю, что еще можно, но уверен, ты ничего не делаешь, что могут делать люди. Ты живешь и работаешь как живой проект. И это так удивляет меня, Аня. Я не понимаю. Возможно, ты чего-то ждешь? Может быть, у тебя тоже есть какой-нибудь контракт по рождению? Может, ты обязана кому-то жизнью и должна отработать положенный срок? Если так, то я смогу понять. Но все же, почему ты живешь как мы? Почему не ищешь радости? Как бы я хотел, чтобы ты ответила мне на один вопрос. Я очень надеюсь, что смогу тебе его когда-нибудь задать. Лично. Когда мы увидимся в следующий раз… Аня, ты была когда-нибудь счастлива?