Живой проект: солдат
Шрифт:
Я помню твои захваты и как сам выкручивал тебе руки, помню чувство мимолетного превосходства и силы, которая уже мгновение спустя переставала иметь значение: я оказывался на коленях, на животе, на лопатках или прижимал твое запястье к спине, уткнув лицом в траву. Ты шипела, а я хотел тебя разозлить, чтобы появилась та ярость, что я наблюдал с утра. Но ты не злилась, ты… играла. Я впервые осознал тогда, что можно так… играть.
Нужно ли упоминать, как нравилось мне происходящее и как пролетело время, когда мы волтузили друг друга по траве? Я поражался твоим уворотам, твоей гибкости, в этом мне с тобой не сравниться. Но на мгновение,
Я помню тот вечер, будто это было вчера.
Валет»
Закончив с отчетом под монотонное нытье сына, Анна отправила файл и закрыла ноутбук.
– Включи мультик! – потребовал он.
– Ты же хотел поиграть, - удивилась Анна.
– Уже не хочу, хочу мультик!
Пожав плечами, женщина включила панель и, щелкнув пультом, предоставила сыну выбирать из меню мультфильм по вкусу.
– Ты не возражаешь, если я полчаса пройдусь? До перекрестка и обратно. Если хочешь, пойдем со мной.
– Нет, я буду смотреть про динозавра.
– Хорошо.
Анну многое не устраивало в поселке, но две вещи с лихвой покрывали все недостатки: абсолютная безопасность, гарантированная корпорацией, и свежий воздух. За сыном же, при желании, она могла наблюдать по наладоннику, камеры были врезаны в углы над дверьми в обеих комнатах.
«30 июня.
Здравствуй, Аня.
Я, наконец, выбрался на улицу. Наблюдал за зарядкой, точнее за пародией на зарядку. У самого кружится голова, ну, и переломы чувствуются. Но это такая мелочь по сравнению с тем, что я вырвался из палаты!
Валет»
Вернувшись, Анна взглянула на экран, где не прошло и трети мультфильма, перевела взгляд на ноутбук, а потом остановилась на большом конверте с письмами Валета.
– Ты будешь макароны с фаршем или отварить картошку с сосисками?
– Маленькими? – отозвался мальчишка.
– Маленькими, - подтвердила Анна.
– Не, макароны… - решил малой и добавил, - с сосисками!
Анна улыбнулась и прошла на кухню. Через час, вымучив сосиски и размазав макароны по тарелке, они с ужином закончили.
«1 июля.
Здравствуй, Аня.
Как жаль, что я не могу узнать как у тебя дела. Здесь мне постоянно кажется, что и с тобой может что-то случиться. Я понимаю, что это больничная атмосфера так влияет. Ответишь ли ты, если я отправлю это письмо? Мне ничего не мешает проверить, кроме того, что я не получу твоего письма даже если ты его отправишь. Вот в чем дело… Я не узнаю в любом случае. Тогда, зачем? Если даже у меня есть шанс дожить до времени окончания «контракта по рождению» и я смогу стать свободным и устроиться на работу охранником или сторожем, хоть лесником… если у меня и есть такой шанс, то это будет
Через два часа, после «Спокойной ночи, малыши», Анна уложила сына и вытянулась на диване. Она ни о чем не думала и никого не вспоминала. Лежа на спине, женщина смотрела в потолок и слушала приглушенный звук телевизора. Перед ней был узор, созданный светом и тенью от ночника. Пару минут спустя она вышла из дома и села на лавочку под окном. Здесь она позволила себе тихо заплакать. Она вряд ли смогла бы назвать причину своих слез, спроси ее о ней даже самый близкий и родной человек. Слезы лились сами по себе. Шел август.
«3 июля.
Здравствуй, Аня.
Я прочел «Колобок». Ты знаешь эту сказку? Я предполагаю, с какой целью он был создан, но не понимаю, что заставило его сбежать. В чем смысл побега в никуда? Что заставило его бежать, не разбирая дороги? Почему он бравирует перед каждым встречным своим побегом, если осознает, какие средства были на него затрачены и их цену для создателей? Какое право позволяет ему так поступать? Я не понимаю, Аня. Я прочитал несколько раз, пытаясь понять, но не получается. Конец же мне очень понравился. Очень правильный конец, логичный. Колобок выполняет функцию, для которой был создан, так или иначе, несмотря на отложенный срок. Но это становится не его гордостью, а его позором. И мне кажется, он заслужил это. Ты понимаешь, если конец такой правильный и логичный, то и в начале тоже должна быть какая-то логика. Почему я не вижу ее? Я спросил медсестру, но она засмеялась и не ответила. Мне кажется, она не знает.
Валет»
Через полчаса Анна вернулась в дом, разобрала постель, разделась и легла. Пощелкав пультом и не найдя ничего для себя интересного, она выключила панель и потянулась к конверту с письмами Валета. Она знала их все наизусть, но иногда хотелось просто читать, видеть его почерк, ошибки, дотрагиваться до бумаги, чувствовать практически неразличимый запах старой бумаги и высохших чернил.
«4 июля.
Здравствуй, Аня.
Сейчас вечер, у нас дождь.
Ты помнишь, как было душно в тот вечер? В третий вечер, когда я застал тебя на поляне. Было так тихо, недвижимо. Я стоял в тридцати метрах, и казалось, что я слышу твое дыхание. Очень душно было, парило. Я наблюдал за твоими движениями, смотрел на лоснящуюся от пота кожу и не понимал, от чего дыхание становится все глубже и чаще: от духоты или от желания, уже вполне осознанного и понятого, но еще не принимаемого. Я развернулся, чтобы уйти, а ты окликнула: «Валет!» У меня так сердце не билось даже в первом бою. Я думал, оно может выскочить через уши, я на самом деле тогда этого опасался. Ты бы засмеялась, признайся я тебе тогда?
Мне пришлось подойти. Ты стояла прямо, вскинув подбородок, и дышала так часто и глубоко, что я понадеялся, ты примешь мое дыхание за норму.
– Ты хочешь что-то сказать? – спросила ты, а я даже не догадался отрицательно покачать головой. – Вчера и позавчера тоже был ты? – я молчал.
– Зачем ты приходишь?
Я должен был отвечать, и я ответил. Ты помнишь? «Мне нравится смотреть на тебя» - я сказал. И твой громкий смех, казалось, был слышен на весь поселок.