Живущая
Шрифт:
Как-то я вышла на прогулку позже обычного, и храм оказался закрыт. Я зашла в церковный двор, обошла вокруг храма и с торца здания увидела большую, каменную лестницу. Через минуту я уже сидела на самой верхней ступеньке и, улыбаясь, разговаривала с Богом. Здесь было ближе к небу, ближе к Нему и я неожиданно для самой себя, впервые попала в состояние, которое было неведомо мне раннее. Может быть, я заснула. Но я увидела Бога. Рядом с ним был Николай Чудотворец. Лицо Николая было грозным, казалось, он был не рад мне.
– Божечка, –
Он молчал. Я закричала сильней – так, как уже давно умела кричать:
– Божечка, я буду жить? Я буду жить?..
– Будешь, будешь… – неохотно отозвался Он.
Он сердится, поняла я. И в моём сердце прошла такая мольба, такое чувство прошения, что я закричала так, как не кричала никогда раннее:
– Божечка, я буду жить?!!
Чья-то тёплая рука коснулась моей головы и необыкновенно ласковый голос произнёс:
– Доченька, доченька, ты будешь, ты будешь жить.
Это был Николай Угодник.
– А Он, а Он что скажет? – я вопрошающе посмотрела на Бога.
Его лицо, глаза, весь Он преобразился, Он больше не сердился. Он улыбался и в такт словам Николая Чудотворца, кивнул головой.
– Божечка, прости меня, Божечка! – закричала я и пришла в себя.
Моё лицо было мокрым от слёз, оно улыбалось, а внизу лестницы стоял человек и смотрел на меня. Церковный сторож, – поняла я, – сейчас будет прогонять.
– Спускаюсь, уже спускаюсь, – виновато отозвалась я, сходя вниз по лестнице.
Он что-то прятал за спиной, но я совсем не испугалась, я больше не была одна.
– Сидите, сидите, – отозвался сторож, – вот только отдам вам и пойду.
Из-за спины он достал ромашки.
– Спасибо, здесь оставаться мне более не надо, я уже всё получила, – ответила я, радуясь ромашкам, как ребёнок.
– Тогда перелазьте через забор, замок тяжёлый, долго открывать, – предложил сторож, и я полезла через церковный забор – полная веры, надежды и любви.
IX
На втором этаже больничной пристройки находилось отделение с разнообразным медицинским оборудованием, где проверяли всё, что только возможно. Маммологи, рентгенологи, УЗИсты, в общем все медики-диагносты давно познакомились со мной, делая по несколько раз одни и те же обследования. О вреде излишнего облучения я совсем не хотела слышать, – моей задачей было скорей найти и обезвредить притаившегося «врага». Но, если сказать честно, свою болезнь я совсем не считала врагом, – это было испытанием, переходом моей души на новый духовный уровень.
И вот однажды в этой больничной пристройке, после прохождения ирригоскопии, я, получив результаты, уже собралась уходить, но увидела одного парня. На вид ему было лет шестнадцать-семнадцать. Одет он был так, как одеваются рокеры, металлисты, в общем, мальчишки из неформальной тусовки. Чуть вызывающий взгляд, цепи на одежде, слегка дерзкая походка, в ушах наушники и сопровождающая его маленькая, старенькая мама. Всем своим видом он давал понять, что он личность, самоутверждающаяся, не принимающая жалости личность. На голове у самоутверждающейся личности сохранились остатки редких, прилизанных волос.
Внешне он был похож на моего старшего племянника и в моей душе что-то надломилось. Это был первый случай, когда я увидела подростка, болеющего раком. Я очень хотела ошибаться, но горе, написанное на лице матери, и волосы, как у птенчика на голове парня убеждали меня в обратном. Я спустилась вниз по боковой лестнице, которая вела в какие-то хозяйственные помещения. Где-то здесь находился переход на главную лестницу, ведущую в больничный корпус. Но, если я сейчас уйду, больше их не найду, и побежала их догонять.
Мать оглянулась.
– Можно вас на минутку? – больше взглядом, чем голосом, попросила я.
Когда мы оказались на безопасном для ушей парня расстоянии, я спросила:
– Это ваш сын?
– Да, – тихо ответила она.
– Вы в этой больнице лежите?
– Да, в радиологическом отделении.
– Можно я вас попрошу? – задыхаясь от волнения, я начала лепетать что-то неопределённое, – я вас очень прошу взять вот это, это ради того, чтобы наши дети не болели.
Я достала кошелёк, в котором лежали две крупные бумажки. Там действительно были бумажки, потому что самое ценное – это здоровье, жизнь, понимание. Всё остальное бумажки и полная ерунда.
Когда мать увидела деньги, она испугалась и замахала руками. Тут уже не на шутку испугалась я. Вдруг не возьмёт?! А я уже успела загадать желание. Моим желанием было, чтобы страшное заболевание под названием рак ни в каком времени, ни в каком месте не касалось моих племянников. Это моя родня и единственные мои дети, которых родила не я – моя сестра, но от этого ничего не менялось.
– Очень вас прошу, это мне надо, мне. Возьмите.
Она взяла. Я побежала опять на эту боковую лестницу и там, на узкой площадке между этажами разразилась громким, еле сдерживаемым плачем. Когда я успокоилась, во мне произошли перемены. Как будто какой-то голос сказал, что я буду исцелена. Ведь я, когда давала деньги, просила не для себя, – почему же ответ пришёл именно моему телу? Тогда я поняла, что выпросила для всех нас.
С невероятной лёгкостью, окрылённая счастьем я вернулась в свою палату. Хочу сказать, что это тот редкий случай, когда душа, возможности и нуждающийся человек сходятся в одной плоскости.
Я знала, что теперь всё будет хорошо.
X
Через несколько дней доцент «обрадовал» меня:
– Вот, решил тебя готовить к выписке. Завтра на девять часов придёшь на консилиум, там я предложу тебя выписать и будем периодически наблюдать, – как говорится, ждать.