Живые и взрослые (сборник)
Шрифт:
Они вбегают в последнюю комнату – что-то вроде кладовки. Ника понимает, почему Марина вела их сюда: здесь нет окон.
– Надо чем-то завалить дверь, – говорит Лёва.
Ника осматривается в полумраке: если не считать нескольких поломанных стульев, комната пуста.
– Сундук в соседней комнате, – говорит Марина. – Если притащить сюда, мы сможем забаррикадироваться.
Гоша распахивает дверь и кивает Аннабель:
– Пошли!
Майк и Лёва бегут следом, Марина и Ника – за ними.
Сундук старый, обитый железными обручами,
– Майк, Гоша – беритесь спереди, – командует Марина, – я с Лёвой – вот эту, Аннабель с Никой – ту. Поднимаем на раз-два-три!
– Мы не успеем, – говорит Майк, – они уже в доме.
– Не дрейфь, – говорит Марина, и Ника удивляется ее спокойствию. – Раз-два-три!
Сундук отрывается от пола, Ника слышит шумное дыхание Аннабель, видит набухшие жилы на шее Гоши.
Шаг за шагом они двигаются к спасительной кладовке.
– Еще немного, – хрипит Марина, – мы почти дошли.
И в этот момент медленно, словно в кошмаре, распахивается боковая дверь, и Ника видит, как сочащийся гноем обрубок хватает Гошу за плечо, а следом уже тянется клоака рта, кровоточащие десны, желтые зубы…
Кожаная ручка вырывается из сведенных пальцев, Ника кричит, не в силах пошевелиться – и в этот момент кто-то отталкивает ее, она падает на сундук и едва успевает заметить черную с серебром спину, метнувшуюся наперерез зомби, а потом – выкрик хэ! на самом выдохе, и тут же – звериный визг, не то стон, не то плач. Ника поднимает голову: это вопит зомби. В полуметре от нее, покачиваясь, блюя кровью, размахивая обрубком. Вместо кисти – дымящийся срез.
Ника видит, как Гоша разворачивается и бьет ромерос ногой в грудь – тем же ударом, что когда-то Вадика. Уродливая фигура вываливается обратно в дверной проем. Аннабель в замешательстве смотрит на дымящийся серебряный нож, словно раздумывая, что с ним делать, потом сует в карман куртки.
– Что стоите? – кричит Марина. – Раз-два-три – взяли!
– Они его точно не сдвинут? – с опаской спрашивает Ника.
В кладовке темно и тесно. Совсем рядом – шумное дыхание кого-то из ребят. Чьи-то пальцы касаются Марининой руки – и она узнает Майка.
– Не сдвинут, – говорит она, – ты же видела, какой он тяжелый.
– Все равно, – говорит Аннабель, – мы должны быть готовы к атаке. У кого-нибудь есть оружие?
Все молчат.
– Мы можем заточить ножки от стульев, – предлагает Гоша, – и стараться бить в голову.
– Можно и не затачивать, – говорит Марина, – просто – бить!
Пальцы Майка сжимают ее кисть, и она думает: «Да, я молодец. Быстро взяла себя в руки. Теперь главное – не расслабляться. Даже если они смогут опрокинуть сундук, одну дверь всегда можно оборонять».
Вот только вопрос – как долго?
В темноте слышно, как Гоша с Левой обламывают ножки от стульев и передают их Аннабель.
– Нет, – говорит она, – серебряным ножом их не заточишь. Марина права: будем просто бить.
И тут Марина слышит над самым ухом шепот Майка:
– Я все время думал о тебе, все эти годы. Ждал, пока ты позовешь. Я так счастлив, что мы снова вместе! Я еще тогда хотел тебе сказать – ты самая лучшая на свете.
Марина пытается разглядеть его лицо, но в темноте ничего не видно.
– Глупости, – тоже шепотом отвечает она, – я самая обычная.
– Нет, нет, – шепчет Майк, – ты смелая, ты умная, ты очень красивая.
Она чувствует руку на своем плече. Он обнимает меня, удивляется Марина, он, что, влюбился?
Марина знает: мальчики иногда влюбляются в девочек. Девочки тоже все время влюбляются, на переменах вечно обсуждают – кто в кого. Мальчики говорят с мальчиками, девочки – с девочками. Никогда мальчики не говорят девочкам о любви, не говорят таких слов. Несколько лет назад Марина подозревала, что Лёва влюблен в нее, – но они никогда не говорили бы об этом.
Влюбленные должны вздыхать издалека, писать любимое имя на своей сумке или в тетрадках. Если и заговорить, то о какой-нибудь ерунде. Сказать: ты самая лучшая на свете, взять за руку, обнять за плечи – это невероятно, невозможно.
Так же невозможно, как атака зомби-команды посреди столицы.
Марина замирает. Ладони Майка касаются ее лица. Как будто гладит, думает Марина и совсем близко чувствует в темноте дыхание, а потом – чужие мертвые губы прижимаются к ее губам.
Это – поцелуй, да. Марина чуть разочарована: в книжках столько написано – сердце рвется из груди, все такое.
Не похоже: сердце вроде на месте.
Может, все случилось слишком неожиданно?
Майк шепчет, уже совсем тихо: Я тебя люблю. А потом – страшный хруст, снова визжит Ника, сундук больно бьет Марину по бедру, откуда-то пробивается слабый луч света.
– К двери! – кричит она. – Они атакуют!
Впятером они пытаются придвинуть сундук назад – но дверь выгибается под тяжестью множества тел, одна за другой отлетают доски дверного косяка, в комнату тянутся гниющие руки, сочащиеся слизью пальцы, покрытые струпьями обрубки.
Марина что есть силы колотит по ним ножкой стула, где-то визжит Ника, на два голоса раздается уверенное хэ! Гоши и Аннабель, но щель все расширяется, и вот в кладовку просовывается голова с распахнутой пастью, с обвисшими слизистыми мешками щек. Марина вбивает палку прямо в пустую глазницу – зомби рушится куда-то вниз, унося с собой ее оружие.
– Дайте еще! – кричит Марина, и Лёва из темноты кидает изогнутый обломок спинки.
Марина принимается орудовать им, как серпом. Руки, пальцы, головы, глаза, рты, язвы, кровь, слизь, гной… Она не чувствует времени. Опять и опять ругается на мертвом языке Майк, издает боевой клич Гоша, что-то кричит Ника. Хрюканье, визг, стоны – все звуки сливаются в кошмарный гомон.