Живые из Атлантиды
Шрифт:
– А рыбу? И помоги разобраться с десертом. Пиво не буду, не люблю. Хочу настоящее немецкое вино и, конечно, кофе.
– Советую палтус или угорь, но лучше палтус в кляре. Десерт, естественно, кофе и, конечно, штрудель. Даже хваленый шварцвальский вишневый торт уступает штруделю первенство.
Сделав заказ, семья оживленно делилась впечатлениями о беседе с господином Краузе. Обсудили даже его галстук, который никак не вписывался в многоцветие сорочки. Тему переключил Алекс, неожиданно задав вопрос:
– А вы знаете, что Росток город славянский?
– Если
– Первыми сюда пришли славянские племена – язычники. Занимались рыболовством, охотой, земледелием. Затем появились несколько германских семей – христиан. Построили костел. Славяне не возражали, пытались жить миролюбиво, по-соседски, но германские семьи все прибывали и прибывали. Так славянам места и не осталось, кто-то добровольно ушел из этих мест, кто-то под нажимом, а кто-то просто сгинул. Но название осталось. Подобная история произошла и с Любеком.
– Где ты все это вычитал? – Вольдемар задал вопрос почти безразличным тоном.
– Вспомнил университетские годы. По истории Германии у нас был цикл лекций. Ох, скорей бы уж наши документы были готовы.
Глава десятая
Иволгина ввели в комнату для допроса. Знакомая обстановка, крашенные синей масляной краской стены, стул следователя, табурет допрашиваемого, между ними стол. В углу тумбочка, графин с водой и стакан. Окно с решеткой.
Сергей Семенович стоял у окна и смотрел на тюремный двор, расставив ноги и раскачиваясь на носочках. Руки заложены за спиной. Любимая поза многих офицеров. Иволгин и сам любил так стоять в минуты раздумий.
И вдруг опер с хорошим берлинским произношением стал декламировать стихи классика немецкой поэзии Генриха Гейна.
– Мы пели, смеялись, и солнце сияло,И лодку веселую море качало,А в лодке, беспечен и молод, и смел,Я с дорогими друзьями сидел.Сергей Семенович повернулся, поздоровался и спросил, узнает ли Иволгин автора и само стихотворение.
– Автора я узнал, а вот это стихотворение никогда не слышал, да и трудно Гейна знать всего. Произведений у него много, но, в основном, лирика, которая мало подходит для сегодняшней жизни, во всяком случае, моей.
Опер продолжил:
– Но лодку разбило волненье стихии,Пловцы, оказалось, мы были плохи,На родине все потонули друзья,Но бурей на Сену был выброшен я.– Вот это лирика, ничего себе! Я хотел предложить Вам такую игру, начинаю рассказывать, а Вы продолжаете. Если вдруг пробел в информации, я восполню.
– Ну, что же, – насторожился Иволгин, – согласен. А чем вся история с лодочником закончилась? У Гейна ведь всегда присутствует логика событий.
– И новых нашел я товарищей в горе,И новое судно мы наняли вскоре,Швыряет, несет нас чужая река,Как грустно! А родина так далека.– Когда-то, давно я случайно узнал каким является попутный ветер. Вы знаете? – заговорил Иволгин.
– Наверное тот, который наполняет паруса, все паруса.
– Куда такой ветер дует?
– Понимаю, что в корму.
– Я тоже так думал. Но ошибался. Попутный ветер дует в бок корабля, под острым углом, по ходу движения. Такой ветер называется «вымпельный».
– Спасибо! Теперь буду знать и постараюсь учитывать далее.
– Итак, в начале 1917 года Вы правдами и неправдами вывезли семью – жену, сына и тещу – в Эстлянскую губернию, подальше от беспорядков в центре. Поселили в Ревеле у своего бывшего подчиненного эстонца Вольдемара Вернера.
Иволгин похолодел. В голове пронеслось постоянно ожидаемое в подсознании «вот и попался». Страх прошел, остался стыд. Стыд за свою трусость, вранье, потерю достоинства. Но, как всегда, он быстро взял себя в руки.
– Совершенно верно, – и с иронией добавил, – гражданин начальник. Сам же после октябрьских событий устал находиться в состоянии чуть-чуть не расстрелянного. Откликнулся на призыв генерала Алексеева. Пытался уехать на Дон. Но вот та самая злосчастная драка в поезде…. Она развернула мою жизнь на 180 градусов, и поплыл я дальше по течению. Но скажу, что последние несколько лет был счастлив. Впервые после семнадцатого года чувствовал себя человеком. Маленьким, униженным, без привычных обязанностей и прав, частенько полуголодным, но счастливым. И снова случайность и опять поворот. Арест. И все.
– Что Вам известно о сегодняшней жизни своей первой семьи?
– Как ни цинично, но я боялся установить с ними связь. Боялся потерять то маленькое счастье, которое меня вдруг посетило. Боялся быть пойманным и наказанным за прошлое и настоящее. Если нужно что-то подписать, давайте, я сделаю это. Помру каким-нибудь шпионом или террористом.
– Хочу сообщить, что Ваша первая жена вышла за муж за господина Вернера. Уже давно. Сын Александр по жизни и по документам теперь Алекс Вернер. Он считает Вольдемара своим наставником, но знает, что у него был отец, который погиб в первую мировую. Знает, что раньше проживал с матерью и бабкой в Петрограде. Этот период он конечно не помнит.
– А как баронесса, простите теща?
– Старушка сначала нашла друга в Таллине, замужеством это не назовешь, но жили они под одной крышей. Затем она поддалась на уговоры взявшейся из небытия родни и уехала в Германию. Об этом трубили все немецкие газеты. «Зов крови не знает возрастных границ», «Баронесса Грайнерт наконец обрела Родину» и т. д.
– Баронесса в своем репертуаре, ее поступки меня часто удивляли. Хорошо, что сын и бывшая жена считают меня навсегда исчезнувшим из их жизни. В этом, видимо, есть своя логика событий.