Живые консоли
Шрифт:
– И что это изменит? – проворчал Лупов. – Вы сами-то испытывали на себе эту запись?
– Да, сэр, – солгал Тима. – Предлагаю и вам.
В действительности ему просто было некогда – время ушло на кодировку и изменение конструкции шлема.
Эксперты погрузились в молчание: никто не горел желанием участвовать в эксперименте с непредсказуемым результатом.
– Нужно будет задействовать опцию интерактивности, – продолжал Тима наступление. – Вы утверждаете (и это было правдой), что удовольствию всегда сопутствует немотивированное страдание, если проводить инсталляцию
Это была последняя карта, извлеченная изобретателем «из рукава», и если она не сыграет, с работой в корпорации можно будет распрощаться.
– Ну ладно, давайте вашу запись, – проговорил молодой эксперт. – Надеюсь…
– Постойте, коллега, – перебил его Лупов. – Доверьтесь моим возрасту и опыту. Вы не возражаете, господа? – Он смело обвел нейрохимиков задорным взглядом, однако больше никто не изъявил намерения участвовать в опыте. – Что нужно делать, сударь?
– Просто вставьте кассету в паз на задней стороне консоли, – сказал Тима. – Туда, где насадка крепится к корпусу.
– Но еще вчера этой прорези не было! – воскликнул Гномм.
– Я спроектировал ее ночью, когда пришел к мысли об интерактивной инсталляции, – пояснил Тима, с удовольствием созерцая отвисшие челюсти Дрима и его отца. – Сама инсталляция начнется, как только вы включите воспроизведение записи. Точнее, эти два процесса жестко совмещены, так что дослушать песню до конца вам не удастся. – Шутка получилась слегка натянутой: никому не понравилось упоминание о механическом воздействии. – Песня, впрочем, так стара, что это неважно.
Бенедикт Лупов нахлобучил консоль на голову и откинулся в кресле, затем дал команду на старт. Из шлема в голову эксперта ринулись тысячи металлополимерных волокон (все это, конечно, лишь имитировало реальную инсталляцию). Веки подопытного, подчинившись первой команде, закрылись.
А дальше началось что-то ужасное.
11
– Можно совсем не держаться, программа не даст вам свалиться с него, – сказал гид и закрепил на талии и бедрах Вероники эластичные жгуты. Они крепко приторочили ее к покатому телу дельфина.
– Зачем же тогда крепеж?
– Для придания психологической уверенности наезднику. Согласитесь, мало приятного, когда боишься свалиться и утонуть.
Бион отодвинул решетку, отделяющую бассейн от открытого моря, и добродушно шлепнул дельфина по спине электрическим стеком. Животное рванулось вперед с таким ускорением, что у девушки перехватило дыхание. На прозрачное забрало обрушилась вода, поднятая в воздух носом дельфина, но обзор она нисколько не затрудняла, поскольку испарялась при малейшем контакте с пластиком.
Белые «барашки» волн понеслись назад. Потревоженная вода кипела и пузырилась далеко за спиной, а впереди расстилалась лишь покрытая крупной рябью поверхность моря. Сопротивление жидкой среды совсем не ощущалось – иначе при такой скорости у Вероники уже давно заболели бы ноги. Опущенные в воду, они оставляли за дельфином особо высокие буруны.
Девушка обернулась – берег исчез, как будто его и не было. А она рассчитывала посмотреть издали на монументальные строения сетевого города! Что ж, удовольствуемся зелеными волнами…
Внезапно животное стало погружаться под воду, увлекая за собой и наездницу. Вероника затравленно уцепилась за плавник и собралась приказать Кассию вытаскивать ее на берег. Но тут забрало властно охватило ее лицо и сомкнулось на шее, и она поняла, что бояться нечего: гонка переходит в глубинную стадию.
12
Образ пожилого нейрохимика внезапно сплющился, будто раздавленный мощным прессом. Откуда-то из месива вокселей раздался приглушенный крик, переполненный страданием. Вслед за этим тело эксперта Лупова ненадолго восстановило первоначальную форму. Однако одежда его была испорчена порезами, края которых краснели от крови.
Эксперты в страхе наблюдали за метаморфозами коллеги, потеряв голос, и не могли оторваться от его странных телодвижений. Каждое из них сопровождалось чудовищным воплем. Тима даже вынужден был задействовать звуковой фильтр, чтобы не слышать крики Лупова.
Наконец напоследок жертву эксперимента охватил тугой кокон жаркого пламени, которое своим гудением и поглотило жалкие, исполненные боли хрипы нейрохимика.
Когда через две минуты после начала запись внезапно оборвалась, все увидели неподвижно обмякшее в кресле тело (в той же самой, нисколько не пострадавшей одежде). Глаза Лупова были закрыты. Его руки безвольно свисали, а неестественно красный язык торчал из приоткрытого рта.
– Хм, – прокашлявшись, проговорил Гномм. – Однако! Кажется, наш уважаемый коллега от избытка ощущений потерял сознание.
– Неудивительно, – заметил кто-то. – Может, привести его в чувство?
– Каково состояние доктора Лупова? – обратился Норберт к серверу.
– Положительного отклика от личной программы нет, – бесстрастно отозвался тот.
Все посмотрели на Тиму. Он почувствовал, как его внутренности заполняет прохладная пустота. Вскочив, он шагнул к Лупову и приподнял его почти невесомую руку.
– Реанимация!
По Сети в квартиру эксперта ринулся каскад информационных пакетов. Они побудили программу пожилого нейрохимика направить по его нисходящим нервным путям сильный электрический разряд. Тело вздрогнуло, будто лапка препарированной лягушки, и сползло по креслу, однако признаков жизни так и не подало. Еще дважды импульсы пытались возобновить работу сердечной мышцы, но безрезультатно. Лупов был мертв.
Тима кое-как доплелся до своего места и упал на него, будучи не в состоянии поднять глаза на коллег по корпорации. Пять минут он сидел неподвижно, вместе со всеми, пока бригада медиков, воспользовавшись пневмопочтой, в капсуле мчалась к пострадавшему домой, и затем еще три или четыре минуты, пока бионы без всякого успеха пытались реанимировать мертвое тело. Их попытки провалились.