Шрифт:
1.
Шарканье босых ног зловеще разносилось по подземной парковке. На фоне сумеречного света из ворот силуэт зараженного дергался, словно марионетка. Это был тощий мужичок лет пятидесяти, синий от тюремных наколок. Грязная футболка болталась на нем как на колу, когда он на негнущихся ногах бесцельно ковылял между рядами машин. Спрятавшись за колонной, я старался дышать как можно реже и тише.
Он бродил так в поисках пищи, возможно, уже не одну неделю, становясь всё медленнее и слабее, пожираемый вирусом и движимый им в этой безнадежной охоте. Охотиться было почти не на кого и не на что. Здоровых людей в городе практически не осталось: кто смогли, бежали сразу, остальные единицы уцелевших, вооруженные и боеспособные, как я, были ему не по зубам. Друг друга в качестве жертвы зомбари почему-то не воспринимали. Собаку или другое животное ему в таком состоянии не поймать, а продукты в магазинах (те, что еще не испортились)
Но прежде, чем угаснуть, он, насколько сможет, усложнит жизнь мне. Проход, по которому он двигался, лежал между мной и входом в мое убежище. Там, за толстой стальной дверью, в помещении охраны торгового центра, было мое тщательно скрываемое логово. Я работал здесь охранником, и, когда всё началось, устроил в бытовке свой безопасный, укромный уголок. Но чтобы туда попасть, мне придется или преодолеть это полуживое препятствие, или переждать. Ни за что нельзя выдавать нахождение своего убежища. Если я пробегу через проход у него на глазах, он, конечно, меня не поймает, но и не уйдет потом отсюда, будет скрестись в дверь, стонать и сводить с ума. Стрелять здесь я тоже не могу, на выстрелы сбегутся такие же хищники со всей округи. И мне придется попрощаться со своим убежищем. Если не с самой жизнью.
Бегать потихоньку между машинами в обход тоже не вариант: у меня с собой трофей – длинный и тяжелый кейс, который обязательно предательски заденет какой-нибудь автомобиль. Чудовище дернется, оборачиваясь на звук, его грудную клетку сведет судорога и из разрушающихся легких вырвется жуткий хриплый стон. Меня передернуло от представленной картины. Последние силы эта тварь посвятит тому, чтобы добраться до меня – безуспешно, конечно, но шуму будет… Да и нервов мне потреплет немало.
Оставалось ждать. А он, как назло, остановился недалеко от желанной для меня двери. Я старался вообще не дышать и не шевелиться, замерев за колонной, благо ее толщины хватало, чтобы меня скрыть. Даже не видя его, я хорошо представлял, как он качается на нетвердых ногах, оглядывается мутными зрачками, прислушивается, принюхивается…
Шарк…
Шарк…
Уже ближе ко мне: ШАРК!
Я бесшумно сглотнул. Свали, мерзость, оставь меня в покое, исчезни! Я не хочу мараться твоей кровью, не хочу видеть твое иссохшее лицо…
ШАРК
Зараженные, даже такие доходяги, очень сильны, мне уже приходилось сталкиваться врукопашную. Их мышцы просто работают на полную, ведь они не чувствуют усталости и боли, не жалеют себя. Машина для охоты и распространения вируса. Если не съест, то покусает. Выживешь после такого свидания – скоро тоже выйдешь на охоту. Не выживешь – оно и к лучшему.
ШАРК!
Я крепче сжал руками дробовик.
ШАРК!!!
– МЯЯЯУ!
Меня словно током ударило. Кошка мяукала со стороны ворот. За колонной, в двух шагах от меня чудовище издало судорожный сиплый выдох и пошаркало на звук. Всё быстрее, переходя на шумный, неуклюжий бег. Кошка взвизгнула и, видимо, слиняла из виду. Но машина охоты уже завелась и остановиться не могла. Я осторожно выглянул из-за колонны: доходяга неожиданно резво бежал к выходу, нелепо размахивая руками и оскальзываясь на каждом шагу. Через несколько секунд в полумрак парковки вернулась гулкая тишина. Путь был свободен. Я осторожно выдохнул, медленно и долго. Взял в руки трофейный кейс. Вышел из-за колонны.
И споткнулся о кошку! Сердце чуть не выпрыгнуло, в гневе я ругнул глупое животное. Успокоившись, повесил дробовик за спину и присел было погладить пакостницу, но та уже побежала прочь, самоуверенно задрав хвост. Хозяйка жизни…
А я не хозяин, мне надо скорее в убежище, прятаться в своей норе и осматривать добычу…
2.
Заперев за собой вход в убежище, я прислонил дробовик к стене и стал снимать свое самодельное снаряжение: сдернул обернутые вокруг предплечий поролоновые подушки, расшнуровал трекинговые ботинки, выложил из карманов жилета пистолет и охотничий нож. Разулся, разделся и обессиленно повалился на диван. Вылазка стоила немалых сил и нервов. Мне удалось избежать столкновений с зараженными, но тащить до убежища тяжёлый чемодан было непросто. Я даже ещё не открывал его – некогда было делать это сразу на месте. И хотя я был уверен, что в нем что-то важное, иногда посещала мысль, что я напрасно себя нагружаю и рискую жизнью.
Я оглядел комнату, ставшую мне домом за последние несколько недель. Простая спартанская мебель охранничьей бытовки, окон нет, что несколько угнетает, зато так безопаснее. Мониторы со стола я все вынес наружу, толку от них нет, ведь камеры обесточены. Вместо них на столе стоит ноутбук, забитый фильмами, играми и музыкой, которые я скачал в первые дни, пока работал интернет. В углу у входа громоздятся аккумуляторы, снятые с машин на парковке. Выключенный холодильник (от аккумулятора его не запитать, да и не хватило бы никаких аккумуляторов) забит консервами, едой быстрого приготовления и спиртным. В шкафу сложена одежда из магазина рыбалки на втором этаже, самое практичное для выживальщика. Я считал, что положение мое довольно удобное для такой ситуации: над головой – супермаркет, полный продуктов и воды, а в торговых секциях – одежда и много другое, что может мне понадобиться. Переживать особо не за кого: мамы не стало год назад, отца я вовсе не знал, девушки нет, друзей близких, так получилось, что на момент катастрофы тоже не было. Это одиночество теперь пришлось весьма кстати. Если бы я кого-то потерял или беспокоился в неведении о его участи, было бы гораздо хуже, не знаю, как бы я справился. И без того переживаний хватает. Я закрыл глаза и попытался расслабиться, словно стравливая из головы накопившийся стресс тонкой струйкой пара. Каждый выход за эту дверь был для меня испытанием.
Всё началось по какому-то ужасному совпадению в праздник, день города.
На площади, перед нашим крыльцом был запланирован концерт знаменитой рок-группы. Хотя я был на смене, мне как раз выпало дежурить на крыльце, и на концерт я всё-таки попал. С высокого крыльца временная сцена была как на ладони. Поэтому я был в приподнятом и слегка взволнованном настроении. Но представление вышло совсем не таким, какого я ожидал.
Было начало вечера, солнце клонилось к закату, подошло время начала концерта. Площадь перед сценой быстро заполнилась толпой. На сцене под одобрительные выкрики появились музыканты, стали проверять инструменты и звуковое оборудование. Было интересно видеть вживую этих людей, которые стали классикой своего жанра ещё до моего рождения. Над головами радостно возбуждённой толпы разносились разговоры музыкантов, случайно попавшие в микрофон, хаотичные взвизгивания и зарубы электрогитар. Я оглянулся вокруг себя: много радостных и нарядных людей, все веселые и дружелюбные – на редкость. По работе часто приходилось иметь дело с грубыми людьми, пьяными, а то и с откровенным ворьем. И сейчас я просто отдыхал нервами.
Одним из последних приятных воспоминаний перед катастрофой была случайная встреча с моей бывшей учительницей. Любовь Андреевна вела у нас русский и литературу в среднем звене и была одним из самых моих любимых учителей. Сейчас она была уже на пенсии, а я успел сходить в армию, но мы всегда были рады видеть друг друга. Она поднялась на крыльцо и остановилась перекинуться со мной парой слов (как работа, не женился ли, в общем, как обычно). Я в шутку спросил, не на концерт ли она – нет, просто в магазин. Пообщались, посмеялись, она пошла дальше. Я проводил ее взглядом, пока ее ярко-голубая куртка не затерялась в людном вестибюле, и мое внимание вернулось к музыкантам. Больше Любовь Андреевну я не видел. Наверное, это единственный человек, о котором я мог бы переживать, но выжить там в тот вечер она бы не смогла, и ее было очень жалко…
Тем временем вокалист высоким хрипловатым голосом поприветствовал город. Народ отозвался аплодисментами, свистом и одобрительным криками. Я радостно слушал, как этот длинноволосый мужчина в черной майке с логотипом группы разогревал публику поздравлениями и признаниями в том, что наш город особенный и народ здесь уникальный. И сегодня мне даже хотелось в это верить.
Скачущими гитарными ритмами началась первая песня. Многие узнали знакомый мотив, вскинули руки вверх и подпевали. Я тоже негромко подпевал, но руками не махал, только притопывал. Рабочие привычки всё же не отпускали меня, глаза на автомате сканировали толпу. И у дальнего от меня угла сцены я заметил странное движение. Там началась паническая давка. Люди стали разбегаться оттуда, сталкиваясь с окружающими, которые ещё не понимали, что надо тоже бежать, бежать, как можно скорее. В ком-то из первых рядов проявил себя вирус, который позднее назвали Вирусом атипичного человеческого бешенства. Человек в считанные минуты обезумел, озверел и стал бросаться на всех, кого к нему услужливо подпирала толпа, кусать, царапать и пытаться вырвать хотя бы клок плоти. Я не знаю, как это работает, насколько правдоподобно то, что люди так быстро превращались в яростных хищников. Я просто это видел. Музыканты сбились с ритма и в растерянности перестали играть. Вокалист что-то кричал в микрофон, потом на него налетел вылезший на сцену зомби, микрофон взвизгнул, со стуком упал на сцену и замолчал. Волна паники, за ней волна хаоса, а за ней волна ярости – стремительно разбегались по толпе. В том числе в мою сторону. В отличие от многих, я почему-то довольно быстро понял, что происходит. Может быть, потому что видел события с возвышения. Может, потому что много раз видел что-то подобное в кино. Я сделал шаг назад. Ещё шаг. Услышал, как за спиной услужливо разъехались автоматические двери. Развернулся и со всех ног побежал в глубину здания, к лестнице вниз, туда, где была наша уютная бытовка. А за спиной, за стеклянными дверями мой любимый город – мой особенный, мой дружелюбный – терял рассудок и человеческое обличье…