Живые: Мы можем жить среди людей. Мы остаемся свободными. Земля будет принадлежать нам. Мы будем любить всегда
Шрифт:
Не было даже полотенца, чтобы вытереться. Какое-то время Эмма просто стояла на разогретой от воды плитке и трясла мокрыми волосами, отжимая с них воду. Как же все неприятно…
Наконец она, вздохнув, взяла майку и вытерлась ею. Голову, плечи, грудь, ноги. После кинула майку на пол душевой кабинки – постирать. Натянула трикотажные теплые спортивные штаны с карманами и удобной резинкой. Хорошо, что на ней были именно эти штаны. Они мягкие и удобные. В джинсах без трусов было бы вообще отвратительно.
Водолазка, трикотажная толстовка с карманами и капюшоном. От толстовки пахнет коридорами Нижнего уровня. Ее выкинуть бы надо, а она все еще натягивает
Приблизившись к зеркалу, висевшему над раковиной, Эмма долго рассматривала свое лицо. На коже снова появились веснушки, бледные и редкие. Большие глаза смотрели испуганно и потерянно. Под глазами – синяки, будто она не спала несколько дней. Но в общем и целом Эмма не изменилась, только похудела и побледнела. И даже подурнела можно сказать.
Вернулись раздражение и злость. Но теперь Эмма не собиралась поддаваться этим чувствам. Что толку злиться? Надо действовать. Действовать и выбираться отсюда. У них должно получиться. Все у них должно получиться.
– Сегодня первый день без крейсеров. То есть сегодня крейсеры не приходят, – сказал Колька, как только Эмма вышла из ванной.
– Ну и что? – пожала она плечами.
– Ничего. Это я просто так вспомнил и подсчитал. Не хотелось бы забыть, какой сегодня день.
– Посмотри по планшету. Да хотя бы по планшету профессора.
– На нем Вовик игру нашел.
– Ты бы не разрешал ему играть. Мы еще не скинули себе информацию. Вдруг что-то заглючит, модель планшета старая.
– Модель старая, но выпускалась тут, на этой станции. А это значит – безупречное качество и долгие годы службы. Помнишь рекламный слоган, который звучал иногда по утрам на Втором уровне?
– Я-то помню. Удивительно, что ты его помнишь.
– Второй уровень я никогда не забуду. Точно так же, как и Первый.
– Хочу посмотреть, что там в лаборатории, – сказала Эмма, наскоро заплела влажные волосы в косу и прошла за стеклянную самораздвижную дверь.
Комната явно не предназначалась под лабораторию. Столы, стулья, погасшие экраны на стене. Видимо, тут была небольшая столовая и комната отдыха для персонала. Несколько диванчиков, обитых цветным кожзаменителем, мини-планшеты, видимо с книгами и фильмами. Прозрачные капельки наушников на столиках. На самом широком столике – большой планшет, несколько электронных микроскопов, видимо подключенных к планшету.
Эмма дотронулась до экрана, и тут же появился голограммный монитор, на котором выпуклыми разноцветными папками повисли многочисленные файлы. Все распределено по цвету и датам. Научные работы – от бледно-голубого до синего цвета. Чем позже дата – тем насыщеннее цвет. Профессор, видимо, любил порядок.
Эмма тоже всегда держала свои папки на планшете в порядке, но до такой системы не додумалась.
Зеленые – это дневник. Эмма просмотрела пару записей.
…Ходил сегодня в коридоры номер четыре-Си и пять-Си. Ориентировался без фонарика. Проводку тут, видимо, нарушили, а восстанавливать некому. Не до проводки сейчас. В темноте я вижу отлично. Но еще лучше чувствую. Запахи складываются в четкую картинку. Трубы пахнут железом, пылью и немного ржавчиной. Стены пахнут железом, людьми – совсем немного. Но каждые человеческие отпечатки на стенах я чувствую с потрясающей точностью и даже могу сказать, как давно тут проходил человек. Ни одних новых отпечатков я не встретил…
Эмма прикоснулась пальцем к следующей зеленой папке, которая была чуть ярче предыдущей.
…Не спал всю ночь. Слышал вой за стенами. Далеко отсюда, но все равно кажется, что рядом. Все переливы, все интонации сливались в долгую песню. Иногда мне кажется, что я понимаю, о чем они поют. Это песня голода. Им хочется есть, хочется свободы, хочется чего-то странного и непонятного… они тоскуют, только не могут понять – по чему. То ли по своему прежнему облику, то ли по свободе. На меня тоже давят стены, замкнутые пространства, электрический свет, который имитирует дневной, но на самом деле таковым не является. Не могут электрические ртутные лампы заменить свет солнца. Я хочу на Землю. Скорее бы исследовательский интерес Гильдии закончился и меня отправили бы обратно. Хочу уехать отсюда. Последний раз я был на Земле, когда мне было меньше десяти лет. Моя семья согласилась тогда участвовать в научных разработках на станции. У них не было другого выхода. Тогда ни у кого не было выбора. Работы у отца давно не было, с квартиры нас попросили съехать, и мы последние три года жили в общей ночлежке. Я до сих пор помню – коридор «Аш», проход-17, кровати 24, 25, 26 и 27. Для меня, родителей и младшего брата. После того как родился младший брат, вступил в силу Закон о принудительной стерилизации и обязательной сдаче клеток для искусственного зачатия детей.
Эмма оторвалась от текста и шумно выдохнула воздух.
Слова о принудительной стерилизации звучали не так хорошо, как учили об этом в классах. Но с другой стороны – какой выход? Работы нет, средств к существованию тоже. Какой смысл рожать еще детей, если – судя по рассказу профессора – его родители жили за счет дотаций Международного Сената. Вернее, дотациями занималось одно из отделений Сената – Партия Социального Обеспечения.
И семья профессора согласилась работать на станции. Все правильно, и им еще повезло. Видимо, у родителей было приличное образование и соответствующая подготовка.
Как странно звучат в этих рубках слова об образовании и подготовке. Вот прямо сейчас Эмме не поможет ни образование, ни та подготовка, что у нее есть. А владение оружием очень бы пригодилось.
Эмма вздохнула и кликнула на следующую папку.
…Поднимался до Верхнего уровня. По вентиляционным люкам – это самое безопасное. Стая караулит уцелевших, запертых во внутреннем круге. Переговариваются эти животные короткими ультразвуками, но я улавливаю эти звуки. И кажется, даже понимаю. Мне показалось, что я понимаю, как они обращаются к вожаку. Интересно, кто стал у них вожаком? Кем был вожак в прошлой жизни и почему сейчас стая его слушается?
Значит, ультразвук. Кажется, так общаются дельфины. Запись очень короткая, но поставлена отдельным файлом, чтобы можно было быстрее найти, что ли?
Эмма просмотрела еще несколько записей. Он описывал охоту чертей, которую ему довелось наблюдать. Затем написал, что стая реагирует на него как на своего, видимо, потому, что у него поменялся запах. В одной из записей профессор написал, что у него получается слышать короткий свист и ультразвуки, что издают животные. Он писал, что рычание – это предупреждение, своеобразная демонстрация ярости. Вой – коллективная песня, в которой должен участвовать каждый член стаи, иначе его изгонят. А свист и короткие ультразвуки – это общение. Животные общаются между собой.