Живые тени
Шрифт:
Лжеведьма заперла дверь и, прицениваясь, смерила взглядом платье Джекоба. Его покрой и добротный материал нашептывали ей: «Деньги!» – и лицо ее озарилось улыбкой, такой же поддельной, как и ее духи. Ее лавочка насквозь пропахла болотными лилиями, что не предвещало ничего хорошего. Их часто выдавали за лилии фей, а губчатые грибы, свисавшие с потолка, продавались в качестве афродизиака, хотя единственное их действие заключалось в неотвязных галлюцинациях. Но Джекоб разглядел на полках парочку вещиц, тянувших и на настоящее колдовство.
– Чем может услужить тетушка Златовласка такой очаровательной паре?
Сиплый
– Может, хотите чего, чтобы разбудить старую страсть? Или кто дорогу заступил?
Джекоб с преогромным удовольствием влил бы ей сейчас в рот ее самое ядовитое зелье. Локоны у нее и в самом деле были золотыми. Вроде того липкого золота, которое заваривают лжеведьмы, чтобы выкрашивать им себе губы и волосы.
– Мне нужен кровавый осколок.
Джекоб швырнул два талера на заляпанную стойку. Платок у него в кармане производил их последнее время все менее прилежно. В некоторых местах он так поистерся, что пора было подумать о новом.
Златовласка проверила талер, потерев его между пальцами.
– За торговлю кровавыми осколками дают пять лет тюрьмы.
Джекоб положил ей на ладонь еще одну монету.
Она сунула мзду в карман фартука и скрылась за занавеской. Лиска, побледнев, поглядела ей вслед.
– Они действуют далеко не всегда, – заметила она, не поднимая глаз на Джекоба.
Голос ее был почти таким же сиплым, как у любительницы чечевицы.
– Знаю.
– И ты недели напролет будешь терять кровь!
Она поглядела на него с таким отчаянием, что он на короткий миг едва не поддался желанию обнять Лису и поцелуями стереть страх с ее лица.
Что это с тобой, Джекоб?
Неужели весь этот мусор на полках – все эти любовные напитки, дешевые амулетики, фаланги пальцев, которые, если их поносить в кармане, якобы вызывают влюбленность и вожделение, – так затуманил ему разум? Или это еще одно побочное действие страха за свою жизнь?
Златовласка явилась обратно с пакетиком в руках. Джек взял его и достал осколок бесцветного стекла размером чуть больше донышка бутылки.
– Как мне узнать, что это не подделка?
Лиска взяла у него осколок из рук и провела пальцами по стеклу. Потом взглянула на лже-ведьму.
– Если эта штука причинит ему вред, я достану тебя из-под земли, – предупредила она, – где бы ты ни была.
Златовласка насмешливо скривила рот.
– Это кровавый осколок, золотце. И он, естественно, причинит ему вред. – Она вынула из фартука пузырек и сунула Джекобу в руку. – Натрешь этим порез, тогда будет меньше кровоточить.
Домовой не сводил с них глаз, пока его хозяйка не затворила за ними дверь на засов.
Вниз по темной улице спешила крыса, а где-то вдалеке по булыжной мостовой стучали колеса пролетки.
Джекоб зашел в ближайшую арку и засучил себе рукав. Кровавые осколки… К этому средству сам он еще ни разу не прибегал, но Ханута как-то воспользовался осколком во время охоты за волшебным посохом чародея. Нужно очень точно представить то, что хочешь найти. Потом нанести себе осколком глубокую рану и резать, пока наконец в его стекле, как в бинокле, не отразится
– И вы нашли тогда волшебный посох? – Лиска с отвращением отвернулась, когда Джекоб нажал осколком на кожу.
– Да.
О том, что Ханута при этом чуть не истек кровью, Джекоб умолчал. Это был скверный вид колдовства.
Но едва он хотел проткнуть осколком кожу, как внезапная боль пронзила ему грудь. Такая боль, какой Джекоб еще никогда не испытывал. Что-то вгрызалось зубами ему в сердце, осколок выскользнул у него из рук, и вопль, сорвавшийся с губ, был таким громким, что на другой стороне улицы в тревоге распахнули окно.
– Джекоб! – Лиска схватила его за плечи.
Он хотел что-то сказать, успокоить ее, но вместо этого лишь захрипел от боли. На ногах он удержался только потому, что его подхватила Лиска. Его старое «я» жаждало укрыться от нее, чересчур гордое, чтобы показывать свою слабость, свою беспомощность. Но боль не прекращалась.
Дыши, Джекоб, вдох – выдох. Это пройдет.
В имени Темной Феи было шесть букв, но теперь он мог вспомнить только пять.
Он оперся на дверь, против которой они стояли, и сжал рукою грудь, в уверенности, что от этого кровь брызнет у него между пальцами. Боль стихла, но само воспоминание о ней заставляло его учащенно дышать.
Приятного мало. Это займет куда меньше года, Альма.
Лиска подняла осколок. Он треснул, однако на нем не осталось ни кровинки. Лиса недоверчиво изучила чистое стекло. Потом отвела руку Джекоба от его груди. У моли над его сердцем на левом крыле появилось пятнышко, по форме напоминающее крошечный череп.
– Это фея забирает свое имя обратно.
Он едва шевелил языком. Ему казалось, что в горле у него застрял колом его собственный крик боли.
Возьми себя в руки, Джекоб.
Ах, эта его проклятущая гордость. Он протянул еще дрожащую руку:
– Отдай мне осколок.
Лиска сунула стекло себе в карман куртки и опустила рукав Джекоба.
– Ни за что, – сказала она. – И мне почему-то кажется, у тебя вряд ли достанет сил его отобрать.
18. Рука на юге
Водяного оказалось вполне можно терпеть. Омбре… Собственное имя он произнес чешуйчатыми губами так, будто плеснула стоячая вода пополам с илом. Даже Луи был вполне сносен, хотя без конца осведомлялся насчет следующего приема пищи и волочился за каждой поселяночкой. Но этот Лелу! Жук трещал без умолку, если только не черкал в своем блокноте. Каждый замок, возвышавшийся среди по-зимнему голых виноградников, каждая полуразрушенная церковь, каждое название города на каком-нибудь поблекшем указателе вызывали целый шквал пояснений. Имена, даты, придворные сплетни… Он жужжал и жужжал, так что Неррону стало казаться, что у него в ухе застрял шмель.