Жизнь без Роксоланы. Траур Сулеймана Великолепного
Шрифт:
– Все, дальше можешь не рассказывать. Когда Повелитель отправил распоряжение шехзаде сменить место правления?
Искандер почти растерянно протянул:
– На следующий день…
– Но шехзаде Селим не воспротивился замене Манисы на Конью?
– Нет, он вообще ничему не противится.
– Отправишь к шехзаде Баязиду человека с письмом. Тайно.
«Только бы послушал совет», – вздохнул Рустем, когда посланник уехал. Он советовал не противиться воле султана, чтобы не навлекать на себя его гнев. Даже если послание
Но Баязид не послушал совет не только потому, что тот не дошел, он увидел в своем назначении в Амасью желание унизить, кроме того, в Конье и впрямь было немало сторонников и друзей, если они вообще были у Баязида.
А Сулейман размышлял о сыновьях. Баязид строптив, как всегда. Селим послушен, тоже как всегда. Раньше Селиму было все равно, что бы ни происходило, он твердо уверовал, что все бесполезно, а потому не стоит стараться, учиться, чего-то достигать.
Это началось давно, еще в детстве.
Когда Селиму не было и пяти, ему было сделано обрезание. Рановато, но Хуррем схитрила, праздник был в честь сразу трех шехзаде – уже почти взрослого Мустафы, старшего сына Хуррем любимца отца Мехмеда, которому шел восьмой, и Селима. Конечно, обрезание Селиму и следующему сыну Хуррем Баязиду можно бы устроить через пару лет, но роксоланка оказалась ловкой, в результате на празднике она оказалась выше Махидевран, ведь обрезание проходили два ее сына против одного Махидевран.
Праздник тогда получился роскошным, не только площадь Ипподрома, но и весь Стамбул неделю пил-ел, гулял и соревновался, празднуя взросление сыновей любимого султана.
Но Сулейману запомнилось не это, а ответ Селима после обрезания. Мустафа совсем взрослый, ему четырнадцать, Мехмеду почти восемь, все понимали, что трудней всего вытерпеть боль и не испугаться малышу Селиму. Мехмед подбадривал братишку, напоминал о том, что настоящие мужчины не подают вида, что больно…
Селим в ответ фыркнул:
– Вон Мустафе скажи, у него коленки трясутся!
Старший шехзаде разозлился:
– Ничего у меня не трясется! Лучше на себя посмотри, слизняк.
Селим принялся дразниться:
– Трясутся, я видел… И писал ты три раза, пока мы здесь ждем.
Будь Селим постарше, получил бы оплеуху, но не драться же четырнадцатилетнему с малышом? Мустафа, фыркнув, отошел подальше. Он не боялся, просто наставник посоветовал не допускать желания помочиться хоть чуть, чтобы этого не произошло во время церемонии.
Мехмед урезонивал младшего братца, при этом тихонько посмеиваясь. Мустафа всегда ненавидел детей Хуррем, считая их незаконнорожденными. Почему? И сам бы не мог объяснить, нутром чуял, что соперники.
Но тогда султану рассказали, что после обрезания у Селима спросили, очень ли было больно.
– Какая разница?
И вдруг поинтересовался:
– Когда родился Мехмед Фатих, случилось много всяких чудес. А когда я родился, чудеса были?
Наставник смущенно развел руками:
– Не припомню…
Селим махнул рукой:
– Значит, я не буду великим, мне ни к чему стараться!
Вокруг с облегчением рассмеялись, а надо бы насторожиться. Но кто тогда мог знать, что именно Селиму предстоит принять меч Османов после Сулеймана?
О чем спрашивал Селим?
В тот год, когда родился будущий, седьмой султан Османов Мехмед Фатих (Завоеватель), во всех землях Османов произошли дивные события, которые сочли за счастливые предзнаменования (правда, эти предзнаменования никто не связал с рождением у султана Мурада очередного сына, шехзаде и без Мехмеда хватало): много кобыл принесли по два жеребенка сразу, также овцы, козы, верблюдицы, созрели четыре урожая за год, плодов было столько, что у деревьев ломались ветки, а виноград лежал на земле…
Только позже такие предзнаменования связали с рождением Фатиха, который сумел захватить твердыню христианского мира – Константинополь, то есть совершить то, чего не могли сделать до него очень сильные султаны.
Нет, когда родился Селим, такого не было, Константинополь, давно ставший Стамбулом, с трудом оправлялся от бунта янычар, в предыдущий год перевернувших свои котелки и разграбивших половину города.
Сулейман вместе со всеми посмеялся над пересказанным ему ответом малыша Селима:
– Хорошая шутка.
Но это не была шутка, устами младенца говорила истина, он не болтал, а сделал для себя вывод: третий сын, старше его два достойнейших, сильных, здоровых шехзаде, надеяться не на что. Но по закону того же Фатиха пришедший к власти брат просто уничтожит остальных шехзаде и их сыновей. Конечно, всякое в жизни бывает, у султана зараза уже унесла двух самых старших сыновей, но надеяться на то, что братья умрут, глупо. Селим не надеялся, он решил жить в свое удовольствие столько, сколько получится.
Это позволяло учиться вполсилы, тренироваться так же, интересоваться чем угодно, только не устройством государства или делами отца. Пусть старшие интересуются, им полезно.
Детская шутка обернулась неготовностью к правлению.
Почему же Сулейману временами казалось, что это лишь маска, личина, под которой скрывается настоящий Селим, которого не знает никто?
Когда шехзаде уезжал в Манису вместо умершего шехзаде Мехмеда, нашел для него умнейшего визиря – Мехмеда-пашу Соколлу. Этот едва ли не толковей Ибрагима-паши, который когда-то наставлял самого Сулеймана. Мехмед-паша умен, предусмотрителен, способен предвидеть любые неприятности и из любых неприятностей шехзаде вытащить.