Жизнь без Роксоланы. Траур Сулеймана Великолепного
Шрифт:
Султан знаком отослал из комнаты всех, тихонько произнес:
– Валиде, благодарю вас, это вы спасли мне жизнь. Я не мог пошевелиться или что-то сказать, но все слышал. Слышал, как вы разжали мне зубы и влили в рот лекарство, после этого стало легче.
И Хафса не смогла солгать:
– Это не я, это Хуррем.
– Я слышал, как это делали вы.
– Но противоядие дала Хуррем.
– Почему она? – взгляд Сулеймана стал настороженным.
– Хуррем вынудила кизляра-агу узнать все симптомы болезни и поняла, что у нее были такие же, когда рожала Михримах. Ее тогда спасла Зейнаб. Хуррем приходила
Сулейман чуть задумался, потом покачал головой:
– Пока никому ничего не говорите, что-то здесь не так…
– Она действительно переживала. Не думаю, чтобы сначала отравила, а потом пыталась спасти, да и не выгодно ей травить…
Это верно, последняя, кому выгодна смерть султана, – Хуррем, ей и ее детям в этом случае пришлось бы хуже всего. Тогда кто? Верно говорят: хочешь понять, кто преступник, подумай, кому выгодно. Но выгодно получалось янычарам и… Махидевран. Хафса с трудом сдержалась, чтобы не сказать, что Махидевран вчера едва ли не комнаты заново делила.
– Пусть Хуррем придет, поговорить хочу.
Валиде с тревогой посмотрела в бледное лицо сына:
– Мой сын, может, не сейчас? Вы еще слишком слабы.
– Я не буду расспрашивать об отравлении, просто хочу видеть…
Второй раз во время похода спасла собственная предусмотрительность. Понимая, что возможно отравление, его врач Хамон-старший постоянно давал противоядие, но сам Хамон заболел (здесь не было отравления, просто старость), а его сын, тоже врач, отсутствовал, ухаживая за умирающим отцом, враги султана сменили яд, и Сулейман едва выжил.
Правда, он сумел воспользоваться своим состоянием, сделав вид, что ничего не видит и не слышит, чтобы посмотреть, кто и как будет себя вести. Обманывать пришлось и Хуррем, что далось Сулейману тяжелей всего. Его Хуррем не просто не предала, но и сделала все, чтобы удержать власть до его выздоровления, на которое и надеяться-то не могла. А ведь могла бы посадить на трон одного из своих сыновей.
И вот теперь рядом ни Хуррем, ни Хамона, а его снова пытаются отравить. Мешает Великолепный… Кануни… Тень Аллаха на Земле… просто никому не нужный старик, который старается не подавать вида, чтобы не ослабла власть в Османской империи. Султаны никогда не показывали своей немощи, и Сулейман не показывал. Кому какое дело, кроме врачей, что невыносимо болят ноги, что ноет или колет правый бок, что до головокружения накатывает дурнота. Нет, настоящие правители умирали в походах, он тоже выйдет еще в один, обязательно выйдет, вот только поборет нынешнее головокружение, соберется с силами и выйдет.
Что делать, ждать, пока все же отравят?
Повелитель собирал Совет Дивана, чтобы объявить свою волю.
Все забеспокоились: неужели намерен уйти, оставив престол сыну?
Паши на Совет собирались возбужденные, но осторожно молчаливые. Опасней всего время перемен, можно ошибиться и оказаться в лучшем случае на обочине, в худшем покинуть этот мир.
Когда выкрикнули «Внимание!» и появился Повелитель, многие старательно скосили глаза, чтобы рассмотреть, как он движется. Сулейман, заметив
– Не скрою, что прошлым вечером нас пытались отравить…
И снова смотрел, кто как отреагирует. Так и есть, ужас фальшивый, все прекрасно о попытке отравления знали, значит, секрет Топкапы для Дивана секретом не является. Что ж, говорить будет проще.
– Но мы собрали вас не для того, чтобы рассказывать о неудавшемся покушении. Мы назначаем нового великого визиря – Соколлу Мехмеда-пашу…
Едва успели визири вскинуть изумленные глаза на падишаха, едва сам Мехмед-паша успел проглотить вставший в горле ком, как Сулейман продолжил:
– … и объявляем подготовку к походу на императора Максимилиана Габсбурга, которого надо снова проучить за неуплату дани. Поход назначаем весной, подготовку к нему поручаем новому великому визирю.
Он больше не стал говорить ничего, не объяснил, почему вдруг решил сам возглавить поход, хотя болен, почему объявил о нем загодя…
Просто Сулейман решил уйти, чтобы не мешать, а если не погибнуть, то хотя бы умереть в походе. Это был его выбор, очень трудный и несколько странный. Выбор, который не решал никаких вопросов, кроме самоустранения, и открывал путь к трону шехзаде Селиму.
Все, что мог, Сулейман для Селима уже сделал – освободил путь к престолу.
Сулейман не знал только одного – того, что все эти годы его беспокойная дочь, не смирившись с гибелью мужа, проводила свое расследование, вернее, заканчивала то, которое начал Рустем-паша. На могиле мужа Михримах когда-то поклялась найти его убийц. И она обещание выполнила.
Султан не узнал о результатах, а знай он, возможно, распорядился бы престолом иначе…
Когда за расследование берется женщина…
Михримах не один день просидела, изучая оставшиеся после Рустема бумаги. Как ни старался он спрятать от настырной супруги то, что было опасно раскапывать, она сумела разглядеть разницу почерка двух писем. Михримах тоже умела анализировать, сам Рустем и научил. Она пошла по тому же пути, не подозревая, насколько это опасно…
Рустем-паша был умен и даже хитер, но он действовал по-мужски, значит, почти прямо. Михримах сразу поняла ошибку мужа и не стала ее повторять. Там, где мужчина потерпит поражение из-за своей прямолинейности, женщина, как гибкая лоза, как ручеек, найдет обходной путь, который пусть не короче, но более надежен.
Ни о чем рассказать самому султану Михримах не могла, не потому что не доверяла или тому было не до этих вопросов, просто казнь шехзаде Баязида изменила отношения между отцом и дочерью. Она не простила казни брата, Баязид был единственным достойным трона, казнив его, султан оставался с единственным наследником – все сильнее пьющим Селимом.
Селим действительно после расправы над братом запил по-настоящему, все же совесть какая-то оставалась. Это был самый негодный из наследников, между ним и Баязидом Сулейман выбрал более смирного и никчемного Селима. Даже не в троне дело, мог бы лишить Баязида права сесть на трон, мог при жизни отказаться от престола в пользу Селима, если уж так хотелось, но султан предпочел казнить сына.