Жизнь чудовищ (сборник)
Шрифт:
Он свернул на Сосновую улицу, проехал два квартала и ударил по тормозам. Из-за вишневых деревьев красный краб размером с небольшой автомобиль махал увесистой клешней. Чудовище то ли приветствовало, то ли подзывало на пару слов. Людвиг запоздало понял, что принял за монстра вывеску морского ресторанчика. Можно было догадаться: настоящие крабы не носят капитанских фуражек.
Перегнувшись через руль, Людвиг уставился на вывеску. Ничего особенного: крашеная фанера да электрические гирлянды. Единственная подвижная клешня вращалась на выпуклом шарнире, к ней прилепилась пара рыбок из гнутых неоновых трубок.
Людвиг
Раздался протестующий гудок; в зеркальце Людвиг увидел груженый досками пикап, которому он перегородил дорогу: ширина улицы не позволяла разминуться. Людвиг проехал вперед, и вывеска скрылась за деревьями. Когда он снова ее увидел, взгляду предстал неприглядный задник – вздувшаяся фанера да серое дерево.
В магазин он успел за полчаса до закрытия. Посетителей не было, а продавщица лет пятидесяти, полная женщина в очках, собиралась уходить. Высыпав на прилавок содержимое своей сумочки, она с пугающей методичностью раскладывала пудреницы, тюбики губной помады и прочие хитроумные приспособления, призванные обмануть время. Двигаться с околосветовыми скоростями она вряд ли догадывалась.
– Вот, – заявил Людвиг, ставя аквариум на прилавок. Продавщица еле успела отодвинуть баночки и тюбики.
– Простите? – она сделала вид, что не догадывается о целях визита Людвига. За ее спиной в пыльных аквариумах копошились противные на вид белые мыши и морские свинки. Коричневая игуана грелась под раскаленной лампой.
– Вы продали мне бракованную рыбу, – с вызовом сказал Людвиг. – Я мог бы сразу обратиться в суд, но решил пойти вам навстречу…
Продавщица сняла очки и склонилась над аквариумом. Она щурилась и морщила нос, словно недовольный грызун.
– И что не так? – наконец спросила она.
– Вы посмотрите, – Людвиг нагнулся к аквариуму, и, выпучив глаза, громко выкрикнул: – Бу!
Продавщица отпрянула, будто ее ударило током. По широкому лицу пробежал испуг, мешаясь с недоумением и отзываясь дрожью в дряблом подбородке. Часто моргая, она уставилась на Людвига.
– Что вы делаете! – сказала она, запинаясь. – У меня слабое сердце!
В подтверждение продавщица схватилась за грудь, но Людвиг отступать не собирался. Тетрадонт парил над корабликом, и было очевидно: ничто в мире не в силах нарушить его спокойствия.
– Вот! Видите? – Людвиг ткнул пальцем в аквариум. – Вы испугались, а ему хоть бы что!
– Я не поняла… – начала продавщица, но Людвига было уже не остановить.
– Это рыба-шар, она обязана надуваться, когда испугается. Однако она этого не делает. Вы подсунули мне крашеного слона!
Продавщица хмыкнула.
– А доставать не пробовали?
Взяв из-под прилавка сачок, она ловко подцепила рыбку и вытащила из воды. Тетрадонт протестующее пискнул и часто захлопал ртом, заглатывая воздух. Белесое брюшко вздулось, словно внутри вырос мячик для пинг-понга, голова и хвост оттопырились. Шаром рыбу мог назвать только человек, начисто лишенный представлений о стереометрии.
– Довольны?
Людвиг смущенно отступил. Как он сразу не догадался: внутри должен быть воздух? Исследователь называется… Пугай – не пугай, а водой рыба не надуется. Все равно что надувать мыльные пузыри из поливального шланга.
Продавщица опустила сачок обратно в аквариум. Тетрадонт некоторое время полежал на поверхности, затем сдулся и погрузился, как батискаф. Иллюминаторами сверкнули выпученные глазки.
Поездка обернулась фарсом – только выставил себя полным неучем. Хотя на лице продавщицы и застыла вежливая гримаса, Людвиг видел, что в глубине души она потешается над ним. Бормоча невразумительные извинения, Людвиг взял аквариум и попятился к выходу.
– Ничего покупать не собираетесь? – строго спросила продавщица. – Водоросли, корм для рыбы? Тетрадонты предпочитают живой корм, особенно улиток. У вас дома достаточно улиток? А дафнии для прикорма?
– Нет… – Сказать по правде, в холодильнике лежала упаковка мороженых французских улиток в чесночном соусе. Третий месяц Людвиг не решался попробовать деликатес, но делить его с рыбой не собирался. – Я, пожалуй, возьму немного, а еще…
Он оглядел прилавок. Нужно купить еще что-нибудь, задобрить продавщицу. Если повезет, она больше не вспомнит о его конфузе; иначе – будет посмеиваться всякий раз, когда Людвигу придется заходить в магазин.
Взгляд упал на выстроившиеся у кассы тюбики с мыльными пузырями. Глупая безделушка, рассчитанная успокоить разбушевавшихся детей, которым не купили говорящего попугая или пушистого кролика.
– А еще две банки мыльных пузырей, – сказал Людвиг. – Для дочери.
Он замолчал, сообразив, что нет никакого смысла оправдываться. Взрослые имеют глупую привычку стесняться, покупая игрушки. В играх нет ничего предосудительного, но, по словам Уайльда, «как важно быть серьезным». А в итоге все выливается в нелепые отговорки, якобы способные объяснить, зачем человеку на третьем десятке потребовался набор оловянных солдатиков и игрушечный поезд. Дети, племянники, внуки – не более чем ширма, Людвиг это знал точно.
Уголки губ продавщицы чуть дернулись – пузыри напомнили ей о рыбе-шаре. Людвиг мысленно отругал себя за неудачный выбор. Захватив покупки, он поспешил выйти из магазина.
Солнце катилось по дальним крышам, окрашивая черепицу и жесть багряным золотом. Пора было возвращаться, но Людвиг решил заскочить в рыбный ресторанчик. Особой нужды в этом не было: дома ждал сытный ужин, а Венди готовила так, как не снилось лучшим поварам. Поездка в крабовый ресторан была скорее бравадой. Так дети идут посреди ночи на кладбище или в заброшенный дом: доказать друзьям и себе, что не боятся привидений и мертвецов. Антиматерия антиматерией, бомбы бомбами, но всему должен быть предел. Не считая его сарая, в этом ресторанчике – самая большая концентрация крабов в городе, но там научились с ними справляться. Венди была права, когда говорила про енотов-крабоедов. Подумав о енотах, Людвиг вспомнил, что времени на поиски почти не осталось. Вселенские часы оглушительно тикали, и адская машина была готова разнести мир в клочья. Даже если не мир, а всего один поезд – суть не менялась.