Жизнь цирковых животных
Шрифт:
– Ваш муж – крупная величина, – предположил Генри.
– Еще какая крупная, – подхватила Джерри, беглая жена.
– Одна из трагедий этого мира заключается в том, что крупные люди, более всего заслуживают трепки – вздохнул Генри. Он говорил сдержанно, но комическая реплика вызвала всеобщее веселье. Нет, Тоби не смеялся, но и он почувствовал, как точно это сказано. А публика хохотала. Крепкий, здоровый смех окупил сто баксов, уплаченных за билеты.
Но как только Генри уходил со сцены, Тоби вновь ощущал прилив ненависти к этой постановке. Ненависть пополам со скукой, дурное настроение, результат накопившихся
Генри вернулся на сцену, и приступ ненависти тут же отхлынул. Хакенсакер и его сестрица, любвеобильная принцесса Сентимиллия, спели дуэтом «Любить-любить-любить», при чем Генри, сделав паузу в нужном месте, обыграл скрытую рифму «брак – дурак», посмешил всех. На сцене Генри Льюс совсем другой, не тот, с кем Тоби предстоит встретиться после спектакля. Могучий волшебник. Останется ли на земном, плотском, потеющем Генри хоть какой-то отпечаток этого? Но только того, земного, и способен покорить Тоби.
Спектакль достиг кульминации и покатился под гору. Финал – откровенная ерунда, идентичные близнецы, двойная свадьба. И все же, когда занавес опустился, зрители вскочили на ноги. Им не терпелось устроить овацию.
Тоби оставался сидеть – упрямо, в сознании своей правоты, – пока не появился Генри. Тогда и Тоби поднялся и зааплодировал вместе со всеми. Раздались восторженные возгласы, и Тоби тоже крикнул «браво», но тут же смутился: как-то жидковато прозвучало.
Генри стоял в шести метрах от него, улыбался, раскланиваясь. Он заметил Тоби. Точно, заметил – и подмигнул. Тоби чуть было не расхохотался в голос, так и подмывало. Оглянулся на немолодую пару, сидевшую рядом, – вдруг заметили? Но нет, они были заняты, подбирали с пола упавшую программку.
Все кончилось. Актеры отступили от края сцены, опустился занавес, вспыхнул свет. В разных концах зала люди улыбались и вздыхали, словно после секса. Тоби присоединился к продвигавшейся на выход толпе… Никто особо не спешил – на улице до сих пор лил дождь.
Раскрыв зонт, Тоби вышел под тонкие струи, сделал несколько шагов и свернул за угол аллеи Шуберта. На свежем воздухе, под дождем, было так хорошо, что на миг захотелось идти, идти без оглядки, забыть про ужин с Генри.
Он подошел к задней двери театра. Странное дело, ни души, ни друзей, ни поклонников, ни охотников за автографами – никто не поджидает артистов под навесом, с которого хлещет вода.
Начали выходить люди. Лишь со второго взгляда Тоби распознавал членов труппы, Джерри – зевающую молодую женщину, принцессу Сентимиллию – молодую мать. Тото, гость дома и несносный болтун, оказался заурядным гомиком из Ист-Виллиджа – попытался мимоходом подцепить Тоби. А вот и Генри – этот вечер он начал как Генри, продолжил Хакенсакером и снова сделался Генри. На нем джинсовый костюм, тот же, что и в первый вечер их знакомства.
– Тобиас! Привет! – Генри вскинул обе руки, но, не будучи уверен, что они с Тоби уже достигли той стадии, когда друзья
– Мне понравился ты.Ты потрясающий, Генри! – Чуть было не вырвалось «мистер Льюс», но нет, сегодня он для Тоби «Генри». – Шелковый кошелек из свиного уха.
– Ты так думаешь? Великой драматургией это не назовешь, но кое-какие возможности есть. Стараюсь воспользоваться ими по мере сил. Рад, что тебе понравилось.
– Всем понравилось. Публика любит тебя. – Чистая правда, но Тоби испугался, что Генри ему не поверит, ведь больше никто не поджидал его у двери. – Это… Странно, что сегодня вечером я тут один.
– Один, один. – Генри огляделся по сторонам. – Будний день. Дождь. И вообще поклонники у задней двери отошли в прошлое – это же не «Гейети». – И добавил с улыбкой: – Вижу, ты прихватил с собой зонт. Молодец. Пойдем?
Они вышли на тротуар, под дождь. Генри держался вплотную к Тоби, но не прикасался к нему. Оба сжимали в ладонях тонкий шест зонта.
– Поймаем такси. Если ты не против, я бы заскочил домой переодеться. В «Жан Жорже» даже за полночь лучше появляться при галстуке. В голубых джинсах я не смотрюсь. Бродяга, да и только.
– Конечно, – кивнул Тоби, думая про себя: не вешай лапшу на уши, переодеться! Хочешь заманить меня к себе домой и уложить в постель. Поделом мне! И Калебу поделом.
Генри замахал рукой, останавливая такси.
– Угол Западной Пятьдесят Пятой и Бродвея, – сказал он водителю, откинулся на спинку сиденья и подмигнул Тоби. Но вместо вкрадчивой лести, какую ожидал услышать Тоби, снова посыпались вопросы о представлении. – Уверен, что все прошло гладко? Хочется надеяться. Несколько недель назад я и сам был уверен. Но теперь все разваливается. – Генри горестно покачал головой. – Самое сложное, когда играешь в комедии, сохранить новизну. В трагедии можно идти вглубь, достраивать, пробовать другие подходы. Но комедию, как правило, можно играть одним только способом, и как только ты выработаешь его, становится неинтересно.
Они подъехали к новому зданию, прошли в застекленный вестибюль. – Добрый вечер, мистер Льюс, – приветствовал их консьерж в белой рубашке. – Успешно выступили?
– Бывало и лучше. Бывало и хуже. Спасибо, что спросил, Майк.
Тоби впился подозрительным взглядом в лицо швейцара, ловя усмешку, презрительное движение бровей – Генри Льюс ведет к себе домой молодого человека! – но Майк не обнаруживал никаких эмоций.
В лифте Тоби мысленно сказал себе: «Ну и ладно! Делай свое дело! Уложи меня в постель, и покончим с этим».
Улыбнувшись, он кивнул Генри Льюсу. Генри Льюс улыбнулся и кивнул в ответ.
Открылись двери лифта, они вышли в застеленный ковровой дорожкой коридор. Генри отпер дверь:
– Дом мой вдали от дома.
Тоби последовал за ним. Серые и белые тона, в одной комнате высилось какое-то зловещее металлическое сооружение, Тоби не сразу сообразил, что это такое:
– У тебя собственный «Наутилус»?
– Сначалаэто казалось разумной идеей. Удобно. Занимаешься дома. Зато в тренажерном зале я мог бы познакомиться с людьми… Попробуй, прокатись.