Жизнь цирковых животных
Шрифт:
– Это же пьеса про актеров, а не про твою любимую музыку, – вставила Аллегра.
Боаз так и сидел возле проигрывателя, на том самом стуле, на котором провел все время спектакля.
– Моя музыка? Моя музыка? – Он оскалил не только зубы, но и десны. – Спектакль – дерьмо, и всему виной моямузыка?!
– Музыка замечательная! – поспешно вмешался Фрэнк. – Но у тебя слишком сложная система обозначений, ты сам путаешься в последовательности. Будь проще.
– Значит, суводня
– С твоей пьесой? – переспросила Аллегра. – Это наша общая пьеса.
– Нет. Ее написал я. Она была хороша – пока вы все не принялись менять мои слова на хрен. Этотсценарий людям не нравится. Мой приняли бы на «ура».
– Твой сценарий, – повторила Аллегра. – Телевизионное собачье дерьмо.
– Ребята! – попытался образумить их Фрэнк. – Это никуда не годится. Хватит вину друг на друга сваливать. Договорились?
– Собачье дерьмо? Собачье дерьмо?! Я тебе покажу, где собачье дерьмо! – Боаз подошел вплотную к Аллегре и ткнул в нее пальцем. – Ты– вот дерьмо. Твое лживое сердце. Твоя ложь – вот дерьмо собачье. Твоя дерьмовая любовь.
– Бо! – Аллегра испуганно отшатнулась, бросила умоляющий взгляд на друзей.
Все остальные с тревогой смотрели на Боаза – все, кроме Дуайта, который не сводил глаз с Крис. Что им известно такое, чего он не знает, удивился Фрэнк.
– Ты никогда не любила меня, – заявил Боаз. – Ты меня использовала. Секс, деньги на квартиру, мой сценарий, мою музыку – все использовала. Я для тебя – всего-навсего автор. Всего-навсего мужик. А ты – лесби!
Аллегра резко выдохнула – это было больше похоже на кашель. Прикрыла рукой глаза, потом рука скользнула ниже, зажимая рот.
– Оттрахать тебя ложкой! – продолжал Боаз. – Двумяложками. Чем угодно, только не моим членом. Мой член ты больше не будешь использовать! – Он яростно зашагал к дверям, распахнул их и вышел вон. Громко протопал вниз по ступенькам.
Аллегра убрала руку ото рта.
– Ох! – пробормотала она. – Ох-ох-ох!
– Кто-нибудь объяснит мне, в чем дело? – поинтересовался Фрэнк.
– Лучше тебе не знать, – печально ответила Крис.
И тут до Фрэнка дошло.
– О, черт!
– Это не то, что ты думаешь, – уточнила Крис. – Кое-что было, но не то.
– Спасибо за публичное признание в любви! – фыркнула Аллегра.
Крис обернулась к ней.
– Я тебе говорила. Извини. Я не испытываю к тебе таких чувств, как ты ко мне.
– Ты не доверяешь мне?
– Нет! Ты все такая же натуралка.
– Разве это – не доказательство? – Аллегра указала на распахнутую дверь.
– Конечно. Доказательство того, что от «нормальных» девчонок жди беды.
– Ребята! – поспешно заговорил Фрэнк. – Ребята, ребята, ребята! Нельзя отложить это на потом? У нас впереди еще одно представление. – Но разборки были, пожалуй, поинтереснее их жалкой маленькой драмы. Вот бы наплевать на пьесу и воспроизвести этот скандал публично!
– Да! – спохватился Тоби. – Придет Генри Льюс! Не забыли?! – Он едва не лопался от энтузиазма, не замечая ничего вокруг.
– Хорошо, хорошо, – откликнулась Аллегра. – Я не против. Нельзя упускать из виду главное.
Для нее тоже Генри Льюс был важнее и Боаза, и Крис.
– Я так понимаю, Боаз не вернется, – заметил Фрэнк.
– Хочется надеяться! – буркнул Дуайт.
– В таком случае, – продолжал Фрэнк, – музыкой займусь я. Сейчас переберу диски. Идите пока, поешьте.
Он хотел остаться в одиночестве, он нуждался в этом. Актеры разошлись, и Фрэнк присел на стул возле проигрывателя.
Хуже не бывает, твердил он себе. Хотелось бы поверить в буддистскую философию, дескать, достигли дна и теперь кривая пойдет вверх. Но Хэрриет Андерсон права: может быть и хуже.
– Фрэнк? Фрэнк? Как тебе мои вставки? Сработало?
Тоби, кто же еще? Присев на корточки возле Фрэнка, словно деревенский мальчишка, он снизу вверх с надеждой и тревогой поглядывал на режиссера.
– Прекрасно сработало, Тоби. Если бы остальные участники хоть в половину так хорошо справились, мы были бы на коне. – Он продолжал перебирать диски. Боаз, надо отдать ему должное, подобрал неплохую музыку, только ее оказалось слишком много.
Тоби закивал, что-то обдумывая, потом снова закивал:
– Надеюсь, Генри понравится.
– Даже если нет, понять-то он поймет, – пожал плечами Фрэнк. – Что у него, провалов не было?
– У Генри Льюса? Нет. Нет, у него не бывает. – И тут до Тоби дошло. – Вы думаете, это провал?!
59
Зал разразился овациями. В гримерную аплодисменты доносились шумом дождя или шквального ветра. Джесси не уставала удивляться этому: производимый людьми шум казался естественным, словно капризы погоды.
– Похоже, им понравилось, – сообщила она представителю «Нью-Йорк Таймс».
– Хмм! – ответил представитель.
Она сидела в гримерной Генри с тем самым Кеннетом Прагером. Критик крепко сжимал в руках блокнот и отказывался вступать в разговор. Джесси видела его по телевизору, встречалась на людях – на прошлой неделе в школе № 41, – но ни разу не оставалась с ним наедине. Прагер оказался выше ростом, чем ей запомнилось, крупнее, но вместе с тем бледнее и суше. С виду – бухгалтер, а не театральный критик. Впрочем, у Джесси был приятель-бухгалтер, отличавшийся умом и чувством юмора.