Жизнь есть сон
Шрифт:
И небеса в его рожденьи
Свои явили чудеса.
Пред тем как ласковому свету
Он отдан был живой гробницей,
Гробницей чрева, так как схоже
Родиться в мир и умирать {10},
В ночном бреду и в сновиденьях
Неоднократно повторялось
Одно жестокое виденье
Несчастной матери его {11}:
Имея форму человека,
На свет чудовище рождалось,
И дерзновенно разрывало
Все сокровенности ее,
И той,
Ее окрашенное кровью,
Давало смерть своим рожденьем,
Как бы ехидна меж людей.
И день пришел его рожденья,
И совершилось предвещанье,
Предвестья знамений зловещих
Не изменяют никогда.
При гороскопе он родился
Таком ужасном, что, беснуясь,
Окрашено своею кровью,
Вступило солнце в бой с луной,
Для них земля была оплотом,
И два светильника небесных
Боролись всею силой света,
Как в рукопашной два бойца.
Произошло затменье солнца,
Какого не было с тех пор, как
Слезами крови в день распятья
Оно оплакало Христа.
Все области земного шара,
Как бы в последнем пароксизме,
Тонули в зареве пожаров,
И затемнились небеса,
Высокие дрожали зданья,
И дождь камней из туч струился,
И тучи грозно вырастали,
И кровь текла по руслам рек.
И при таком-то вот ужасном
Безумьи или бреде солнца
На свет родился Сехисмундо,
И сразу выказал свой нрав:
Убивши мать своим рожденьем,
Такой свирепостью сказал он:
Я человек, и начинаю
Вознаграждать за благо злом.
К моим познаниям прибегнув,
Я в них, как и во всем, увидел,
Что Сехисмундо в мир вступил бы
Как дерзновенный человек,
Что был бы он жестоким принцем,
Монархом самым нечестивым,
И потому его правленье
В умах посеяло б раздор;
Его правленье было б смутой,
И школой низостей, предательств,
И академией пороков,
А сам он, бешенством объят,
Среди безумств и преступлений,
Меня к стопам своим повергнув,
Стыжусь сказать, - в моих сединах
Был должен видеть свой ковер.
Кто не поверит в предвещанье
Своих несчастий, чью угрозу
Он увидал в той сфере знанья,
Где царствует любовь к себе?
Итак, доверившись созвездьям,
Что предвещали мне несчастья
В своих пророчествах зловещих,
Решил я зверя запереть,
Дабы, лишив его свободы,
Иметь возможность этим самым
Проверить, не дано ли мудрым
Предотвратить влиянье звезд.
Я объявил,
И что Инфант родился мертвым,
И чтоб случайности избегнуть,
Я башню выстроить велел
Среди вон тех утесов мрачных,
Где свет едва находит доступ,
Где сонмы диких обелисков
Ему преградою встают.
И по указанной причине
Я обнародовал законы,
Суровой казнью возбраняя
Вступать в предел запретных гор.
Там и живет он, Сехисмундо,
В несчастьях, в бедности, в неволе,
И там его один Клотальдо
Учил, воспитывал и знал.
Ему преподал он науки,
И католическую веру,
И только он был очевидцем
Его несчастий и скорбей.
Теперь о трех вещах я должен
Оповестить вас: и во-первых,
О том, что, край любя родимый,
Освободить его хочу
От подчиненности жестокой
Владыке деспоту, иначе
Я послужил бы сам на горе
Мной управляемой стране;
И во-вторых, необходимо
Сказать, что, если отниму я
У крови собственной то право,
Что ей рождением дано,
Я поступлю не христиански,
Закон людской, равно как Божий,
Нарушу, ибо нет веленья,
Чтоб я, желая вас спасти
От управления тирана,
Явился сам тираном дерзким,
И, чтобы сын мой зла не делал,
Я преступленья б совершал;
И в-третьих, нужно нам проверить,
Насколько впал я в заблужденье,
Легко поверив предсказаньям,
Предвозвестившим мне беду:
Быть может, - допустить должны мы,
Его не победит природа,
Хотя врожденная наклонность
Диктует пропасти ему.
Внушенья звезд неблагосклонных,
Лучи планеты нечестивой
Лишь могут повлиять на волю,
Ее принудить - им нельзя {12}.
И так с собою рассуждая,
Колеблясь между двух решений,
К исходу я пришел такому,
Что вас он должен удивить.
Не возвещая Сехисмундо,
Что он мой сын и ваш владыка,
Его перемещу я завтра
На мой престол и в мой дворец,
И, словом, дам ему возможность
Повелевать и править вами,
И вы, как слуги, присягнете
В повиновении ему.
Свой план исполнивши, я сразу
Достигну трех вещей, решая
И три другие, о которых
Я вам сейчас повествовал.
Во-первых, если, осторожный,
И справедливый, и разумный,
Свою звезду он опровергнет,
Столь возвестившую о нем,
На ваше благо, вами будет