Жизнь графа Дмитрия Милютина
Шрифт:
Всегда чувствовалось, что в русском обществе идет постоянная борьба консервативной партии с либеральной. Это происходило при императорском дворе, в бюрократической, чиновничьей среде, в журналистике, среди писателей. Протест Веры Засулич против морального унижения рядового человека крупным чиновником получил широкую поддержку. «Как я недалек был от революционеров! – говорил Л.Н. Толстой. – В Вере Засулич я видел что-то» (Л.Н. Толстой. Собрание сочинений. Т. 90. Кн. 2. С. 527). «История с Засулич, – писал И.С. Тургенев, – взбудоражила решительно всю Европу» (Тургенев И.С. Письма. XII. Кн. 1. С. 312). Это крупные авторитеты общественной мысли, но сколько было журналистов, писателей, юристов, думавших точно так же.
На совещании у Милютина много говорили о том, что средства массовой информации без удержу критикуют правительство, поддерживают В. Засулич.
В связи с этим любопытна история газеты «Русский мир». Она переходила от редактора к редактору и резко меняла курс в связи с этим. Главное управление по печати внимательно следило за газетой, иногда выступавшей против цензурного гнета. Главного редактора Висковатова решили заменить генералом М.Г. Черняевым. Все это соответствовало замыслу шефа жандармов графа Шувалова. В газете стали часто появляться статьи генерала
Новый редактор – издатель генерал Михаил Григорьевич Черняев (1828–1898), участник военных походов в Средней Азии, решительно изменил направление газеты, открыв в своих публицистических статьях резкую критику русской бюрократии, перенасыщенную иноземцами, особенно немцами, отсюда и все ее невзгоды. Получалось, что все невзгоды, как отмечал М. Катков, из-за перенасыщенности поляками, а у Черняева – немцами. В докладе императору такая позиция публицистов подвергалась критической оценке: «Редакция доказывает, что в нашем высшем гражданском и военном управлении господствует непомерное господство немцев и, идя далее в своих посылках и заключениях, доводит извращение фактов до того, что даже так называемый нигилизм приписывает влиянию созданного немцами у нас бюрократизма, «ставшего как бы непроницаемою стеною между властью и народом».
В связи с этим полезно узнать из воспоминаний сотрудника «Русского мира» Д.И. Стахеева о двуличных журналистах того времени: «Были всякие, и умные и глуповатые, и честные и плутоватые; умных и честных – меньше, глуповатых и плутоватых – больше. Покойный Евгений Рапп, писавший на «разные темы», хвалился, например, тем, что он сотрудничает и в «Голосе», и в «Русском мире». «В «Голосе», говорил он, – пишу по вопросу о народном образовании, а в «Русском мире» возражаю на этот вопрос» (Исторический вестник. 1907. № 2. С. 475).
Наконец в марте 1878 года редактором газеты стал Е.К. Рапп, который задумал из консервативной газеты сделать либеральную, в целях угодить моменту: Турецкая кампания завершалась, а в это же время нарастала революционная волна, создавались кружки, партийные группы, главной целью которых было свержение монархического строя. И выстрел Веры Засулич был отзвуком этого общественного настроения. Е. Рапп сразу написал две статьи с критикой правительства, а 2 апреля в газете появилась статья «Печальная история», в которой оправдывался поступок Веры Засулич, остро критиковалась администрация и произвол властей. Об этой статье была докладная записка Александру Второму, официальные власти предупреждали Е. Раппа, чтобы он подыскивал редактора вместо себя. А он продолжал публикации статей с критикой правительства. Снова последовало предупреждение. И лишь за долги газета «Русский мир» прекратила свое существование.
На совещании все, конечно, знали о том, что газета «Гражданин» за публикацию речи Ивана Аксакова, в которой он резко критиковал итоги Берлинского конгресса, была закрыта, а оратор выслан из Москвы.
«Новое время» приобрел А.С. Суворин, который своими репортажами и статьями с Балканского полуострова укреплял патриотическое настроение русских воинов и население России. Что тут можно было сказать? Все одобрительно отнеслись к началу деятельности Алексея Сергеевича Суворина.
«Московские ведомости» М.Н. Каткова негодовали по поводу выстрела Веры Засулич, требовали от императора решительных действий против революционеров и либералов, в настоящий момент нужна сильная власть, народ предан монархии и ненавидит интеллигенцию, несущую в народ всякие дряблые мысли о слабости монархии, готовой на любые уступки. Катков проповедовал идею монархической диктатуры, а император пошел по линии уступок, компромисса и лавирования с интеллигенцией. Не раз Милютину передавали слова Каткова, который разочаровался в отношениях с императором:
– Для кого писать? Император, для кого я единственно держал перо в руках, сам отступается от своей власти, удерживая только ее внешность. Все остальное – мираж на болоте. Все министры, все комиссии – это тот же фельетон «Голоса», тот же подъем мысли и тот же государственный смысл, что у этих стрекулистов. Вот вам и ключ сегодняшних проблем. Стоит ли вообще писать?
Но Катков продолжал писать… В статье «Наше варварство – в нашей иностранной интеллигенции» (27 апреля 1878 г.) Михаил Катков писал: «Мы не знаем, кто больше заботится, сами ли мы или наши противники, о том, чтобы русские интересы подчинялись чужим, чтобы мы признавали над собой компетенцию Европы и связывали свои действия каким-то международным правом. Наша интеллигенция выбивается из сил показать себя как можно менее русской, полагая, что в этом-то и состоит европеизм. Но европейская интеллигенция так не мыслит. Европейские державы, напротив, только заботятся о своих интересах и нимало не думают о Европе. В этом-то и полагается все отличие цивилизованной страны от варварской. Европейская держава, значит, умная держава, и такая не пожертвует ни одним мушкетером, ни одним пфеннигом ради абстракции, именуемой Европой… Нет, наше варварство – в нашей иностранной интеллигенции. Истинное варварство ходит у нас не в сером армяке, а больше во фраке и даже в белых перчатках…» Далее Катков, ссылаясь на английскую и немецкую печать, заявляет, что никакая независимая страна не подчинит решения своих вещественных интересов суду присяжных из заинтересованных соседей, не допустит интересами своей страны играть суду присяжных,
И собравшиеся у Милютина хорошо знали о всех прослойках общественного мнения, реформы – это хорошо, но почему с восторгом принимают поступок Веры Засулич даже в благородных русских семействах – этот вопрос постоянно тревожил Милютина и министров. Ведь это же террор?
Вернувшись из Ливадии в Петербург, Милютин не знал покоя, сплошные церемонии, приемы, снова жизнь требовала от него бывать на празднествах, принимать посетителей и отдавать визиты, снова началась невыносимая суета сует, когда не знаешь, сколько у него времени остается на работу.
Все больше забот возникает со студенческим движением в Медико-хирургической академии, в университете и Технологическом университете. Несколько студентов случайно были арестованы, на следующий день студенты вручили адрес наследнику-цесаревичу, на следующий день две сотни студентов потребовали ответа на адрес. Вели себя студенты дерзостно и нахально, градоначальник генерал-майор Зуров приказал арестовать смутьянов. На следующий день – новые сходки и новые требования.
Александр Второй объявил, что все сходки воспрещаются, восстановление порядка поручается полиции. Александр Второй и министры пытались твердостью и строгостью сломить сопротивление молодежи и установить авторитет начальства, но из этого ничего не получилось: по-прежнему распространяются подметные, печатные листки озлобляют легкомысленных студентов, злодейские замыслы революционных врагов отечества безотказно действуют на молодежь. Даже профессора и преподаватели поддерживают студентов в их политических требованиях. Процесс над Верой Засулич показал, что судебные уставы 1864 года не соответствуют свершенным политическим преступлениям, их немного поправили, но участие присяжных изменило суть судебного процесса. А проповеди социализма, марксизма, вооруженного переворота в России продолжались преимущественно в студенческой среде, сначала дозволенные общества, но потом проникают туда революционные лица и начинается пропаганда, тайные типографии, листовки, агенты по расклеиванию листовок. Нечаевский процесс весьма показателен. Сергей Нечаев, руководитель тайного общества «Народная расправа» и автор книги «Катехизис революционера», несколько лет тому назад обвинил в предательстве студента Иванова и приказал убить его, скрывался за границей, Швейцария выдала его, он осужден был на двадцать лет каторги, осуждены были еще несколько участников этого тайного общества, из 77 участников 4 человека получили каторгу, 28 – разные сроки тюремного заключения, остальные оправданы. Весной 1874 года, как по приказанию, часть образованного общества пошли в народ, с отпечатанными за границей брошюрами и поддельными паспортами занялись пропагандой социализма и доходили до призывов свергнуть вооруженной рукой ненавистный царский режим. Крестьяне не вняли призывам народников, последовали аресты, дознания, приговоры. Александр Второй учредил Особое совещание под председательством министра государственных имуществ разработать меры пресечения революционных разрушительных идей. Но меры не принесли успеха, все утонуло в словах, в говорильне. С сентябре 1877 года до января 1878-го продолжался процесс над подсудимыми из 193 человек, которые призывали к свержению царского режима, лишь несколько человек были действительно осуждены, остальные оправданы, а сразу после оглашения мягкого приговора Особого присутствия Сената Вера Засулич тяжело ранила генерала Трепова. И судебный процесс оправдал ее, а она тут же уехала за границу. После этого стреляли в товарища прокурора Котляревского, убили кинжалом жандармского капитана барона Гейкина, а 4 августа 1878 года во время прогулки тяжело был ранен кинжалом в живот генерал-адъютант, начальник Третьего отделения и шеф жандармов Николай Владимирович Мезенцов (1827–1878). Подъехала коляска, из нее выпрыгнул молодой Кравчинский и нанес удар кинжалом в живот шефа жандармов, снова впрыгнул в коляску, и она тут же скрылась (Сергей Михайлович Степняк-Кравчинский (1851–1895). За границей он написал несколько публицистических и художественных произведений, «Подпольная Россия», «Россия под властью царей», роман «Андрей Кожухов», ряд повестей и драм). Вечером того же дня Мезенцов скончался. Через три месяца появилась в Петербурге брошюра, в которой сообщалось, что смерть Мезенцова – это расплата за казнь Ивана Ковальского (1850–1878), оказавшего вооруженное сопротивление в Одессе; пересмотр дел 193 человек в сторону увеличения наказания; правительство должно прекратить преследование членов социал-демократического движения; объявить полную амнистию всем осужденным за политические преступления. Император дал указание Сенату и распорядился эти преступления рассматривать в военных судах по закону военного времени. А в «Правительственном вестнике» появилось сообщение о том, что Россия может победить злоумышленников только при поддержке общественного мнения. Во всех решениях соцалисты назывались «шайкой злодеев», «внутренними врагами».
Александр Второй назначил генерал-адъютанта Александра Дрентельна (1820–1888) на место Мезенцова, уволил Тимашева, а министром внутренних дел стал действительный статский советник Лев Маков (1830–1883). Произошло вроде бы усиление правительства, но в обществе были недовольны этими назначениями. Князь Мерешковский вспоминает, что назначение Макова «было встречено в Петербурге с недоумением», «ибо трудно было найти меньше соответствия между тогдашним свойством времени» и Маковым, «которого знали все за любезного человека, за отличного начальника канцелярии, за хорошего составителя деловой бумаги». Престиж этого поста сразу поблек, «и политическая роль министерства внутренних дел сведена была до бледнейшего и пассивнейшего из государственных учреждений…». А Елена Штакеншнейдер в своем дневнике записала: «1883. Воскресенье, 6 марта. Только и говору, что о самоубийстве Макова. Весь Петербург полон им. И небылицы плетутся с необыкновенной быстротой, вплетаются в правду и затемняют ее. Плести их теперь легко, Маков ведь мертвый, не встанет из гроба, чтоб опровергнуть их. Цифры хищений, будто бы им совершенных, растут не по дням, а по часам, и каждый день прибавляются новые подробности, одна другой невероятнее. Бедный неотесанный медведь. Вольно было тебе, с твоим характером, лезть на министерское кресло…» И тут же в примечаниях вспомнила свою подругу юности Наденьку Кирееву, первую жену Макова, незаконнорожденную дочь от красавицы актрисы и богатого Киреева, как Николай Первый распорядился жениться Кирееву и взять Наденьку в свой дом.