Чтение онлайн

на главную

Жанры

Жизнь графа Дмитрия Милютина
Шрифт:

А то, что лекции по истории профессора Грановского привлекли чуть ли не всю Москву, уж не говоря о студентах Московского университета, – разве это маловажный факт в развитии общественной жизни? Публичные лекции Грановского начались в конце 1843 года, вроде бы курс посвящен истории Средних веков, но по ходу лекций Грановский то и дело возвращался к русской истории, мало того что она была совсем не похожа на европейскую, но она решительно не укладывалась в историческую схему, особенно нынешний порядок. Лекции Грановского оказались настолько популярными, что в университет приезжали светские дамы, иной раз и с рукоделием, иной раз и на свидание, около университета в эти дни собирались экипажи, старинные экипажи и ландо. Почему бы светским дамам не посудачить и на лекциях, и после их окончания? Интереснейшее занятие… Но интересовались, естественно, не только светские дамы… Герцен был покорен лекциями Грановского, писал не только в

дневнике и письмах, что лекции имеют успех необычайный и что они превзошли все его ожидания, но тут же написал статью «Публичные чтения г. Грановского» в «Московских ведомостях», в которой передал свое очарование лекциями и отвагой и смелостью лектора, который читал чрезвычайно серьезно, смело и поэтично, его отвага мощно потрясала слушателей, «будила их». «Успех необычайный», «лекции его делают фурор» – к этим словам могли присоединиться только такие люди, как Петр Чаадаев, отметивший, что эти лекции «имеют историческое значение». Но попытка Герцена опубликовать вторую статью о лекциях Грановского в «Московских ведомостях» не увенчалась успехом – ее не напечатали. Профессор русской словесности Степан Петрович Шевырев (1806–1864), ставший в 1847 году академиком, усмотрел в лекциях Грановского некую крамолу и напечатал отзыв о лекциях Грановского в журнале «Москвитянин» (1843. № 12), в которой обвинил Грановского за то, что он пожертвовал всеми славными именами России ради торжества немецкого ученого Гегеля, от которого отказались многие его ученики, поклонявшиеся его философскому учению. Того же мнения придерживался и профессор Московского университета Михаил Петрович Погодин (1800–1875), издатель журнала «Москвитянин», иной раз позволяя в своем журнале печатать материалы своих оппонентов, как и было с Герценом, восторженно отозвавшимся о Грановском. Погодин и Шевырев решили осенью 1844 года прочитать цикл публичных лекций, в которых они попытаются опровергнуть столь лестно принятые лекции Грановского.

На Западе крепостное право было отменено, говорил Грановский, Запад пошел иным путем, который продиктовали ему реформы Французской революции. России тоже предстоят такие же реформы… Эти и другие намеки в лекциях вызывали опасения, что лекции могут запретить. Но лекции закончились триумфально. «Грановский прямо касался самых волнующих душу вопросов и нигде не явился трибуном, демагогом, – писал Герцен в дневнике, – а везде светлым и чистым представителем всего гуманного… Когда он в заключение начал говорить о славянском мире, какой-то трепет пробежал по аудитории, слезы были на глазах, и лица у всех облагородились. Наконец он встал и начал благодарить слушателей – просто, светлыми, прекрасными словами… Безумный, буйный восторг увлек аудиторию, – крики, рукоплескания, шум, слезы, какой-то торжественный беспорядок, несколько шапок было брошено на воздух. Дамы бросились к доценту, жали его руку, я вышел из аудитории в лихорадке».

Здесь я привожу подлинные слова Герцена, которых, естественно, не знал Дмитрий Милютин, но шум вокруг этого исторического события, разговоры постоянно возникали в интимном кружке Милютиных. И это неудивительно… Повзрослевший Владимир Милютин начал сотрудничать с журналом «Современник», в кругу близких друзей стал бывать Иван Иванович Панаев, который был в курсе всех событий, старых и новых. Отсюда и постоянные разговоры о разных событиях в общественной жизни.

А обед в честь Грановского, которого студенты донесли на руках до экипажа? Обед, задуманный как примирительный между западниками и славянофилами, – разве это не интересный факт?

…На минутку отвлечемся от хроники сиюминутных событий и погрузимся в историю возникновения западников и славянофилов и распри между ними.

Конфликт между западниками и славянофилами был естественным порождением победы над Францией в 1812–1814 годах и реакцией русского передового общества на события, начавшиеся 14 декабря 1825 года, – следствие, суд и казнь декабристов.

Алексей Степанович Хомяков (1804–1860), поэт и публицист, помнил еще то время, когда он на собраниях у Мухановых спорил с Рылеевым и Оболенским и выступал против военного переворота с привлечением войска, ибо военный переворот «сам по себе безнравствен», приведет «к тиранству вооруженного меньшинства», а когда началось следствие и суд над декабристами, высказал порицание восстанию на Сенатской площади.

Александр Иванович Кошелев (1806–1883), публицист и общественный деятель, тоже застал заговорщиков перед восстанием, тоже полемизировал с Рылеевым, Оболенским, Пущиным, тоже говорил о «перемене в образе правления», ему казалось, что пришла та пора, когда началась Французская революция, им оставалось только ждать новых Мининых и Пожарских. Но позорной смерти декабристов никто не ждал: «Описать или словами передать ужас и уныние, которые овладели нами, – нет возможности: словно каждый лишался своего отца или брата», – вспоминал эти годы Кошелев (Кошелев А.И. Записки. Берлин. 1884. С.18).

Уже в те годы у передовой образованной молодежи возник протест против самодержавной власти, но о революционном пути, как во Франции, никто из них и не помышлял. Крепостное право крестьян тяготило всех. Но как от этого сложившегося исторического состояния уйти – никто не знал.

Иван Васильевич Киреевский (1806–1856), философ, критик, публицист, и Петр Васильевич Киреевский (1808–1856), фольклорист, археограф, публицист, получили широкое образование в Европе: Иван слушал лекции Гегеля в Берлине, по приглашению философа был у него дома, был знаком с Шеллингом и Океном, Петр учился в Мюнхене, братья были увлечены немецкой философией, но думали о реформах в России, которая явно отставала от Европы по многим формам общественной жизни. Но не только немецкая философия привлекала будущих славянофилов. Широкий круг вопросов привлекал их воображение. Кошелев в Берлинском университете, как утверждают историки и биографы, слушал лекции Фридриха Шлейермахера (1768–1834), философа и протестантского богослова, который определял религию «как внутреннее переживание, чувство «зависимости» от бесконечного», превосходного знатока греческой древней культуры, переводчика Платона; слушал лекции историка и юриста Фридриха Савиньи (1779–1861), который утверждал, что право – «органический продукт развития «народного духа»; в Веймаре познакомился и беседовал с Гете (1749–1832); в Женеве слушал лекции Росси, в Париже общался с историками Франсуа Гизо (1787–1874) и Адольфом Тьером (1797–1877), автором книги «История Французской революции»; в Англии познакомился с Генри Пальмерстоном (1784–1865), известным государственным деятелем. В то же время учились на Западе Грановский, Боткин, Анненков, стоявшие на платформе западной культуры…

На вечерах у образованной части населения давно происходили споры и разногласия по коренным вопросам общественной жизни. Впервые осознал эти противоречия А.С. Хомяков и написал в 1839 году статью «О старом и новом», на которую тут же откликнулся Иван Киреевский и написал статью «В ответ А.С. Хомякову» (Хомяков А.С. Полн. собр. соч. Т. 3. М., 1900. С. 11; Киреевский И.В. Соч. Т. 1. М., 1861. С. 188). По мнению биографов и историков, здесь, в этих статьях сформулированы основные положения славянофильства как направления общественной мысли.

В «Былом и думах» Герцен, вернувшись из Новгорода, из ссылки в 1840 году, вспоминал, что он «застал оба стана на барьере». Он принял сторону западников и подробно описал свои раздоры со славянофилами: «Беспрерывные споры и разговоры с славянофилами много способствовали с прошлого года к уяснению вопроса, и добросовестность с обеих сторон сделала большие уступки, образовавшие мнение более основательное, нежели чистая мечтательность славян и гордое презрение ультраоксидентных».

«На вечерах у Елагиной, Свербеевых и у нас, – вспоминал Кошелев, – бывали Чаадаев, Герцен, Грановский и другие сторонники противных мнений… Эти вечера много принесли пользы как лицам, в них участвовавшим, развивая и уясняя их убеждения, так и самому делу, т. е. выработке тех двух направлений, так называемых славянофильского и западного, которые ярко выказались в нашей литературе сороковых и пятидесятых годов».

В спорах высказывались различные точки зрения, вплоть до личных выпадов по тому или иному поводу. В работах славянофилов и западников можно найти немало и оскорбительных суждений, но потом в ходе полемики эти оскорбления стирались, находили общие формулы, которые способствовали уточнению этих разногласий. Но спор продолжался.

Иван Иванович Панаев, вспоминая эти годы, часто рассказывал о Москве, прибежище всех ярых славянофилов, особенно о доме Сергея Тимофеевича Аксакова, обычного чиновника департамента, любившего карты, рыбалку, особенно любил он декламировать стихотворения: высокий ростом, крепкого сложения, он производил впечатление преуспевающего стентора, беспечно читавшего стихи. И действительно, его большой деревянный дом на Смоленском рынке, похожий на богатую деревенскую усадьбу, с обширным двором, людскими, садом и даже баней, набитый многочисленной прислугой, был очень популярен в Москве и славился большим хлебосольством.

«Дом Аксаковых с утра до вечера был полон гостями. В столовой ежедневно накрывался длинный и широкий семейный стол по крайней мере на 20 кувертов. Хозяева были так просты в обращении со всеми посещавшими их, так бесцеремонны и радушны, что к ним нельзя было не привязаться». Самые теплые воспоминания сохранились у Панаева о Константине Аксакове, страстно влюбленном в Москву, во все русское, в своем увлечении Константин Аксаков считал только русскими тех, кто жил в Москве и в ближайшем окружении от Москвы. Но иногда находил исключения – привязался и к Ивану Панаеву, родившемуся на берегу Финского залива.

Поделиться:
Популярные книги

Осознание. Пятый пояс

Игнатов Михаил Павлович
14. Путь
Фантастика:
героическая фантастика
5.00
рейтинг книги
Осознание. Пятый пояс

Отмороженный

Гарцевич Евгений Александрович
1. Отмороженный
Фантастика:
боевая фантастика
рпг
5.00
рейтинг книги
Отмороженный

Фиктивная жена

Шагаева Наталья
1. Братья Вертинские
Любовные романы:
современные любовные романы
5.00
рейтинг книги
Фиктивная жена

Ты всё ещё моя

Тодорова Елена
4. Под запретом
Любовные романы:
современные любовные романы
7.00
рейтинг книги
Ты всё ещё моя

Предатель. Цена ошибки

Кучер Ая
Измена
Любовные романы:
современные любовные романы
5.75
рейтинг книги
Предатель. Цена ошибки

Совок 11

Агарев Вадим
11. Совок
Фантастика:
попаданцы
7.50
рейтинг книги
Совок 11

Новый Рал 2

Северный Лис
2. Рал!
Фантастика:
фэнтези
7.62
рейтинг книги
Новый Рал 2

Иван Московский. Первые шаги

Ланцов Михаил Алексеевич
1. Иван Московский
Фантастика:
героическая фантастика
альтернативная история
5.67
рейтинг книги
Иван Московский. Первые шаги

Рота Его Величества

Дроздов Анатолий Федорович
Новые герои
Фантастика:
боевая фантастика
8.55
рейтинг книги
Рота Его Величества

Вечный. Книга I

Рокотов Алексей
1. Вечный
Фантастика:
боевая фантастика
попаданцы
рпг
5.00
рейтинг книги
Вечный. Книга I

Попаданка

Ахминеева Нина
Любовные романы:
любовно-фантастические романы
5.00
рейтинг книги
Попаданка

Дракон - не подарок

Суббота Светлана
2. Королевская академия Драко
Фантастика:
фэнтези
6.74
рейтинг книги
Дракон - не подарок

"Фантастика 2024-104". Компиляция. Книги 1-24

Михайлов Дем Алексеевич
Фантастика 2024. Компиляция
Фантастика:
боевая фантастика
5.00
рейтинг книги
Фантастика 2024-104. Компиляция. Книги 1-24

Шериф

Астахов Евгений Евгеньевич
2. Сопряжение
Фантастика:
боевая фантастика
постапокалипсис
рпг
6.25
рейтинг книги
Шериф