Жизнь и дела Василия Киприанова, царского библиотекариуса: Сцены из московской жизни 1716 года
Шрифт:
– Как? – изумился губернатор.
– Осмелюсь доложить… – высунулся Иоанн Мануйлович.
Но стоявший позади Щенятьев дернул его за полу подрясника, и тот вовремя остановился, потому что Салтыков на глазах багровел, наливаясь гневом.
– Как нету штанбов? – закричал он так, что зазвенели стеклянные подвески в богемской [149] люстре. – Чем же ты занимаешься в своей… как это… как это…
– Гражданской типографии, ваша милость, – подсказал Поликарпов, склоняясь долу.
149
Богемия – латинское название Чехии.
И тут странное спокойствие охватило Киприанова. Исчез тик на шее и дрожание в колене. Он стал неторопливо развязывать шнурки на своей папке, а губернатор молчал, недоуменно на него глядя.
– В гражданской типографии только готовятся доски и наборы, иначе – печатные формы, – спокойно сказал Киприанов. – Тиснение же производим на штанбах Печатного двора, под милостивым наблюдением господина Поликарпова.
– Сие действительно так? – недоуменно обратился губернатор к Поликарпову.
Тот еще раз поклонился, а Иоанн Мануйлович вновь хотел что-то вставить, и опять Щенятьев сзади дернул его за подол.
– Позвольте мне присесть, ваша милость, – сказал Киприанов, – дабы сподручнее отыскать в моей папке сказки и письма, работу гражданской типографии регламентирующие…
– Да, да, садитесь… Все садитесь! – позволил губернатор, сел сам, сделал в воздухе жест, и чуткий Щенятьев подал ему табакерку.
Салтыков крякнул, насыпал табачку на седлышко между большим и указательным пальцем и со вкусом вынюхал. Киприанов листал принесенные документы, а Поликарпов со своим Мазепой угрюмо молчали.
В это время кто-то из-за двери спешно подозвал Щенятьева, тот кинулся туда, тут же вернулся – и к губернатору, зашептал ему что-то. Салтыков вскочил, выпучив глаза уже не понарошку. Табакерку сунул под зеркало, одернул палевый кафтан, стал приглаживать парик, а на посетителей рявкнул:
– Уходите, не до вас!
Но в кабинет уже входил, благоприятный и сияющий, раскланиваясь со всеми, господин обер-фискал, гвардии майор Андрей Иванович Ушаков. Поднял ладони, как бы желая всех задержать:
– Нет, зачем же, зачем же уходить… Ваше превосходительство, друг мой, пусть они останутся. Уважаемый директор Поликарпов, уважаемый библиотекарь Киприанов, у меня дело как раз по вашей части.
После обмена приветствиями все сели. «Что еще за напасть?» – думал Киприанов, боясь взглянуть на всесильного обер-фискала.
Сперва Ушаков спросил директора Поликарпова:
– Сколько книжных лавок в ведении Печатного двора?
– Две, ваше превосходительство, – ответил тот, вставая, и Ушаков снова любезным жестом пригласил его сидеть.
И снова Иоанн Мануйлович из-за спины своего начальника не вытерпел, осклабил мордочку:
– Ясновельможный пане фискал, осмелюсь уточнить…
Осекся под тяжким взором Поликарпова, но обер-фискал подбодрил его улыбкой, и он продолжал:
– Еще есть в торговых рядах комиссионеры Печатного двора, лавок десять наберется. – И развел руками, как бы показывая: разве можно что-либо не уточнить перед господином обер-фискалом?
Тогда Ушаков обратился к Киприанову.
– А у вас, как я понимаю, только одна лавка?
Но вопросы о книжных лавках, видать, были не главными в деле, ради которого он пришел.
Вынув из-за обшлага своего Преображенского мундира листок бумаги, он развернул его сначала перед губернатором, причем Салтыков даже крякнул, а потом показал остальным.
Это было подметное письмо, листовка из числа тех, которые время от времени некие воры и изменники государевы разбрасывают на папертях, торжках, крестцах и прочих людных местах города. Однако в отличие от всех прежних, за которые много людей уже было хватано и пытано и осталось без ноздрей, как тех, кто писали да разбрасывали, так и тех, кто читали да пересказывали, этот листок был не переписан от руки, а напечатан… Напечатан!
«Мироед! – значилось в подметном письме, и имелся в виду, конечно, царь. – Весь мир переел! Нет на кутилку на тебя переводу!»
– Заметьте, – обер-фискал потыкал толстым пальцем в подметное письмо, – это вам не лубок, не на единой доске резан. И зрите, зрите – это набрано новым, гражданским шрифтом!
Наступило тягостное молчание. Директор Поликарпов нашарил под кафтаном леству [150] – четки – и принялся их перебирать, в уме твердя: «Помяни, господи, царя Давида [151] и всю кротость его!»
150
Лества, лестовка – четки, бусы, особым образом нанизанные на шнурок, чтобы по ним отмерять очередность молитв.
151
Давид – библейский царь, который, по преданию, был чрезвычайно кроток и незлобив.
– Как мне помнится, – продолжал Ушаков, – не на господина ли Киприанова указом было возложено весь книжный товар на московском торгу проверять и давать разрешение на продажу?… Не трудитесь, господин Киприанов, не развязывайте шнурки вашей папки. Идя к господину губернатору, я прочитал именное повеление его царского величества от 1705 еще года, где указано противу предложенных доносительных статей Кадашевской слободы купецкого человека Василья Киприанова, кроме всего прочего, все картины персональные святых, и всякие эмблематические, и символические, и прочие, зовомые фряжские листы, всякого чину людям продавать только через библиотеку, которая при оной гражданской типографии обретается. В библиотеке же, загербя, то есть поставив разрешительную печать, отнюдь не держать, а отдавать их хозяевам для продажи. А которые не потребны будут в продажу, ради несовершенного в них разума или неподлинного ради лица изображения, таковые листы чтоб изымать безденежно и хранить до указу… Не так ли это, господин Киприанов?
Киприанов тоже встал для ответа (коленка тряслась предательски!). Оправдывался: де, открывая лавку, сиречь библиотеку, он и не чаял себе власти над всем торгом книжным – чтобы и разрешать и изымать…
– Вы меня не поняли, – прервал его Ушаков. – Я как раз спрашиваю, почему вы не делаете этого? Почему?
– Да, да, да! – хлопнул по столу губернатор Салтыков. – Почему?
Киприанов, перхая от волнения, стал уверять, что слайде для сего и разумения должного ниже титула достойного не имеет… А уж Печатный двор, то есть почтенный господин Поликарпов, раз уж он хочет над гражданской его типографией начало иметь, вот ему и с руки за всю торговлю книгами отвечать…