Жизнь и деяния графа Александра Читтано, им самим рассказанные.
Шрифт:
Не хотел бы я видеть этого человека своим врагом. К счастью, обстоятельства ставили нас скорее в положение союзников, равно заинтересованных в привлечении царского внимания к югу, дабы возвысить собственное значение. Сии попытки требовали достаточно ненавязчивой манеры: любопытно, какое воздаяние получил бы глупец, осмелившийся указывать Петру, что следует делать. Как лучше добиться его целей — такие советы он еще готов был принимать от людей, отмеченных августейшим доверием. Политический расчет и простое любопытство действовали в одном направлении, побуждая меня играть на руку Толстому и постоянно расспрашивать посла о
— Дорогой Александр Иванович, — будучи вдвое меня старше, знаменитый дипломат тем не менее обращался с безукоризненной вежливостью, возможно содержащей каплю иронии к бесцеремонному выскочке, — не принимайте так близко к сердцу опалу вражеского генерала, хотя бы и несправедливую.
— Не в этом дело, уважаемый Петр Андреевич! Если сей паша понесет наказание за свои осторожные и разумные действия и за неисполнение неисполнимого, его преемник во избежание столь же печальной судьбы может избрать более рискованный военный план, о чем было бы полезно знать заранее.
— Увы, пока невозможно с уверенностью предполагать, кто займет это место: слишком быстро менялись люди в султанском окружении. Десять лет назад, государь, — Толстой повернулся к царю, обратившему внимание на наш разговор, — я докладывал Вашему Величеству о казнях, учиненных визирем Хасан-пашой. Двенадцать тысяч тогда умертвили, большей частью чиновных и знатных. Верите ли, за последние годы еще больше палачам трудов было.
— Что тут невероятного? — Петра было казнями и опалами не удивить. — Поделись-ка лучше своими обсервациями о султане и нынешнем визире, чего от них ждать.
— Падишах Ахмед — младший сын Мехмета, который осаждал Вену…
— Лучше скажи: который охотился на зайцев, пока визирь Кара-Мустафа осаждал Вену, — усмехнулся Петр.
— Истинно так, Ваше Величество. Младший сын прозванного «охотником» султана Мехмета от гречанки-вероотступницы. Наследовал после бунта своему брату, свергнутому янычарами, и очень боится разделить его судьбу. Он малодушно податлив к прихотям черни и мнительно-жесток с приближенными, от коих вечно чает измены. Топор палача ни дня не остается праздным. На плахе скончало жизнь больше турок, нежели под мечом Евгения Савойского. Оно бы и хорошо — пусть басурманское племя само себя истребляет, только вот беда: к власти пришли небитые. Никого не осталось из помнящих прошлую войну. Новые паши мнят себя счастливее проигравших оную прежних и не престанут воевать, пока не вернут Азов (чего Господь да не попустит), либо пока не будут биты до потери куража.
— А визирь? Столь же воинственно настроен?
— Визирь настроен сберечь свою голову. Когда весь народ турецкий жаждет побед над христианами, ни один разумный министр противиться не станет — но конфузия означает удавку. Было время, султан менял визирей чаще, чем галантный кавалер меняет подштанники…
— Да, каждый раз, как обгадится!
— …Однако нынешний Дамад Али-паша, зять султанский, совсем не прост. Всем ведомо, что нынешняя война начата по интриге крымской и шведской — а по каким резонам закончится, никто не знает. Визирю нужна хотя бы видимость победы, иначе опять станут виноватых искать. И вот еще что я приметил. Сильнее всего ратуют за возвращение Азова такие лица, коих ни при каких обстоятельствах в бой не пошлют. Воинские люди, кто поумней, больше в сторону Мореи поглядывают: венецианцев осилить нетрудно, а провинция побогаче Азова будет. Не голая степь. Кара-Осман, ага янычарский, почти открыто противность показывает.
— Мнишь, янычары опять взбунтоваться могут?
— Если их прямо на убой пошлют, как на Пруте — возможно.
Царь хмурился на такие соображения: необходимость держать две армии против шведов и третью (под командой Шереметева) в Польше, по своему политическому устройству уязвимой для враждебных интриг, оставляла очень мало средств для борьбы с турками и татарами. Рассуждения мои о пользе для России взятия Очакова раздражали его несвоевременностью. Осада и удержание города одними имеющимися силами были, пожалуй, возможны — но пришлось бы оставить без должной защиты остальную границу, чем хан не преминул бы воспользоваться. Устройство оборонительных линий и десантные действия против Крыма, напротив, встретили полную поддержку: государь наградил меня за прошлую кампанию деревнями и подарил свой портрет с бриллиантами.
Теперь я знал, куда девать крепостные души, а на предстоящую кампанию (буде обстоятельства возблагоприятствуют) наметил, обсудив с царем и адмиралом, несколько многообещающих планов. Пользуясь близостью Азова и днепровских крепостей к уязвимым пунктам неприятельским, можно было на татарские набеги отвечать своими. Лучший способ отучить хана от дальних походов — заставить его обороняться. Высочайшая апробация моих воинских намерений давала надежду преодолеть бездеятельную осторожность Бутурлина.
Негоциации между Вилларом и Евгением Савойским в Раштатте, ведомые в ту зиму, привлекали внимание всей Европы, а наше — особенно. Вмешается ли император после неизбежного мира на западе в войну на востоке? Петр возлагал надежды на породненного теперь с ним Карла Шестого, ожидая его содействия не только против турок, а также и против шведов, вытеснение коих из Германии предполагал выгодным для венского двора. Скептики сомневались, усмотрит ли сей двор выгоду в замене шведского влияния русским на балтийском побережье, но ничего еще не было решено, и мой амстердамский знакомец Андрей Артамонович Матвеев, лучший дипломат России, отправился в Вену соблазнять имперцев выгодами союза. Толстой полагал эту задачу чрезвычайно трудной:
— Интриги шведов или крымского хана, — пояснял он, — это сильный резон для султана нападать именно на нас, но не единственный. Карловицким трактатом страны римской веры взаимно гарантировали свои от турок приобретения, так что атака на любую из них грозит Порте возрождением Священной Лиги. К России они ласкались, пока для войны надобилась, а на победный пир не позвали, оставили за воротами. К православным там отношение хуже, чем к магометанам, на завоеванных землях теснят и принуждают к унии всемерно. Если будут русские сильны, а границы сблизятся — император станет в сей политике не настолько волен. Ему выгода так сделать, чтобы мы с турками взаимно друг друга истощили. Нападение на Польшу или Венецию для Карла Шестого — casus belli, а нам помогать он ни обязательств, ни корысти не имеет.
— Петр Андреевич, насчет корысти не так всё грустно. — Я изобразил систему речных торговых путей, возможную в случае совместной победы над османами. Толстой задумался:
— Может быть. Но и здесь почвы для соперничества усматриваю не меньше, чем для союза. Получат ежели цесарцы выход к Черному морю — постараются торговлю целиком под свою руку взять, а персидский шелк вместо Астрахани в Трапезунт направить. И даже если государь Петр Алексеевич с императором о разделе торговых выгод договорятся, иезуитских интриг сие не устранит. Священная Римская империя — не Голландские Штаты, кои деньги выше религии ставят.