Жизнь и деяния графа Александра Читтано. Книга 4.
Шрифт:
– Вижу семёрку!
Чуть не выскочил из каюты, как был - полуголым. Сдержался, надел рубашку, чулки и камзол, сунул ноги в подставленные денщиком башмаки, застегнулся, принял важный вид... Ну где же он?! Пришлось сдерживать нетерпение, пока Альфонсо постучится. Тоже, наверно, принимал официальный облик. Капитан доложил с явным волнением:
– Ваше Сиятельство, на грот-мачте 'Святого Зосимы' поднят сигнал нумер семь. Сие означает, что 'Менелай' появился в пределах видимости.
– Grazie, capitano. Мне известны значения сигналов. Кто наверху?
– Штурманский ученик Харлампий Васильев.
– Хорошо. Я поднимусь сам.
Не так уж часто команде случается видеть,
– Посмотри, самого 'Менелая' не видно?
Он с напряжением впился в морскую даль, прижавши руку с трубою к мачте для твердости.
– Что-то есть... Только различить невозможно, Ваше Сиятельство. На 'Зосиме' парусов прибавили. Лавируют к весту. И сигнал держат.
– А 'Савватий'?
Харлампий повернулся, ловя трубою другую светлую точку, ближе к испанским берегам.
– Лег на правый галс, курс зюйд-зюйд-вест.
Все правильно, так и должно быть. Я заранее прописал числовые значения флагов и порядок действий по каждому нумеру. Система, изложенная в "Fighting Instructions" британского адмиралтейства и перенятая русским военным флотом, для нас не годится. Она предназначена для управления эскадрой в линейном строю, к тому же на гораздо меньших дистанциях. Громадные яркие полотнища, коими снабжены мои корабли, позволяют различать простые однофлажные сообщения за десять миль и даже дальше. При таком слабом ветре пройдет несколько часов, пока мы сможем уверенно опознать вернувшегося издалека собрата.
Старик Эол смеялся над моим нетерпением: вскоре воцарился штиль. Только поутру суда собрались вместе, легли в дрейф и спустили шлюпки: я созвал капитанов на совет. Первым поднявшись на борт 'Менелая', обнял похудевшего и просоленного Луку, поздравил с успехом, осведомился о команде и грузе. Больных перемерло многовато, а так все в порядке.
– Еще, Eccellenza, китайцы мытарили долго. Мы под русским торговым флагом зашли, коего в тех краях от века не видали. Явился чиновник, с иезуитским патером за толмача, и давай жилы тянуть: мол, если с Россией имеется трактат о сухопутной коммерции, то морской быть не должно. Пока Микеле не разобрался, кому сколько дать - к торгу не допускали.
Микеле, сиречь Мишка Евстафьев, стоящий тут же рядом, виновато улыбнулся:
– Никак, Ваше Сиятельство, не поладить с ними без акциденций.
– Неважно, как. Главное, что поладил. Молодец!
– Ободряюще хлопнул верного приказчика по плечу. Обернулся опять к Луке.
– А кой черт вас в Африку занес?
– После шторма течь появилась. Не очень большая, но пускаться с нею в открытое море, где на тысячи миль ни клочка земли... Желательно было наклонить корабль, что лучше проделывать в безопасной бухте.
– Это африканский-то берег безопасный?
– В том месте - вполне. Как в навигационном смысле, так и в военном. Правда, один матрос пропал. Возможно, звери сожрали или дикари.
– Ты о ван Строте говоришь?
– Да, господин граф.
– К сожалению, звери побрезговали. Благополучно добрался до Капштадта и продал вас, как Иуда. Тайна сего предприятия раскрылась прежде времени. Затем и встречать
– Виноват, Eccellenza. Не уследил. Просто не пришло в голову, что кто-то может дезертировать в Африке! По вашему распоряжению, матросам полагается неделя берега через каждые месяц-полтора, мы же к тому времени провели в море почти два: от самого острова Святой Троицы. Не того, что близ Венецуэлы, а другого, который возле Бразилии. Проходили рядом с землею Тристана да Кунья, однако по причине шторма я не стал приближаться.
– Ладно, об островах потом побеседуем. Капитаны уже у борта. Не будем терять время.
По веревочному трапу с деревянными перекладинами забрались на выбеленную беспощадным солнцем палубу шкиперы 'чудотворцев'. Никита Истомин - из флотских лейтенантов, с дозволения Петра Великого сменивших воинскую стезю на коммерческую. Тихон Полуектов взращен на моих кораблях: начинал штурманским учеником, дважды ходил в Кантон на 'Савватии' с Лукой Капрани, потом надзирал за ремонтом в гамбургских доках. Молод еще в капитаны - но заполнявшие половину вакансий голландцы последнее время либо вовсе отказываются у меня служить, либо ломят втридорога. Их правительство пригрозило смертной казнью подданным, кои осмелятся водить на Восток иноземные суда. Приходится ставить недозрелых юнцов и надеяться, что выдюжат.
Обменялись приветствиями, втиснулись в каморку Луки. Кают-компания здесь не предусмотрена.
– Господа капитаны. Примерно два месяца назад я получил сведения о готовящемся нападении на 'Менелая'. Предполагалось, что враги атакуют неподалеку отсюда, и будут это, скорее всего, марокканские корсары. Однако на сей момент в пределах видимости ничего угрожающего нет. Хочу слышать ваши мнения о наилучшем образе действий: идти ли нам, как предполагалось изначально, в Ливорно - или же, не входя в Гибралтарский пролив, двинуться на русский север, в сторону Колы и Архангельска.
Спора не получилось. Все четверо единодушно высказались за Ливорно, уповая на достаточность сил для отпора и на обычный у этих берегов полдневный бриз, как единственный источник движения при тихой погоде. Попутного ветра для плавания на север пришлось бы ждать неопределенно долго: чего доброго, неприятелей скорее дождемся.
– Ладно. Приказываю полностью подготовить суда к бою. В авангарде пойдет 'Диомед'. Далее 'Зосима', на дистанции ясной видимости сигналов; еще через милю-другую 'Менелай' и 'Савватий'. В случае нападения на передовой корабль Никита окажет сикурс, а вы двое - действуйте по ситуации, но в драку не суйтесь! Ваша забота - сберечь груз.
Легкий западный ветер, согласно с течением, также идущим с запада, влачил нас потихоньку в Медитерранское море. Медленно, удручающе медленно! После долгожданной встречи одна гора с плеч свалилась, другая легла: дай Боже безопасно дойти до порта! Едва сдерживался, чтоб не приплясывать на шканцах от нетерпения. На юге, в легкой дымке, уже который час виднелись грязно-белые лачуги Танжера, постепенно переползающие со скулы корабля на раковину. В середине прошлого века Жуан Четвертый отдал сей порт Карлу Второму в приданое за своей дочерью. Английский король мечтал превратить его в столицу торговли, равную Константинополю - но благих намерений оказалось недостаточно. Город не имел естественной гавани, а долговременные и дорогостоящие попытки создать искусственную успехом не увенчались. Строящийся мол размывало штормом около тридцати раз: полмиллиона фунтов оказались выброшены в море. Подозреваю, верные подданные короля быстро пришли к выводу, что государство не потеряет ничего, если отпущенные деньги просто присвоить. Нельзя искушать людей бессмысленными тратами.