Жизнь и деяния графа Александра Читтано. Книга 4.
Шрифт:
Корабль содрогается то от своих выстрелов, то от вражеских попаданий. Ядро влетает в группу канониров, накатывающих гаубицу: одного разрывает почти пополам, другому сносит голову. Брызги летят мне в лицо. С трудом сохраняю хладнокровие. Отвык: давно в бою не был. Стерши платком солоноватую массу, приказываю сложить останки к основанию фок-мачты и накрыть брезентом. Забираю двоих у Альфонсо на место выбывших: орудия должны работать в полную силу. Батарея другого борта тоже не обходится без потерь, оттуда волоком тащат по палубе раненых и на руках опускают в трюм. Не многовато ль сопровождающих? Дай малейшую поблажку - и уклонение от опасности
– Епифан!
– Слушаю, Ваше Сиятельство!
– Ручное оружие есть? Становись часовым к люку. Вниз пускай только подносчиков зарядов, раненых и кто помогает неходячим. Этих с разбором и под запись, которые не вернутся - потом доложишь.
Слава Богу, команда терпит потери стойко. Люди не совсем необстрелянные: дюнкеркцы каперствовали почти все, из итальянцев и русских некоторым довелось поразбойничать под началом Луки Капрани. Разнородность не мешает взаимному пониманию. Палубный жаргон, в коем смешались lingua napoletana и поморска говоря, ныне впитал еще и французскую струю.
– La poudre! Порох давай! Plus vite, fils de pute! Presto!
– Сам ты б...ий сын, Гаспар! Non correre! Ствол сперва пробань, а то decapitato будешь! Башку оторвет нахер!
Простонародная бесцеремонность и соленые матросские словечки согласной работе не мешают. Гаубицы палят пореже вражеских пушчонок, и бомбы не всякий раз летят куда надо; но если уж попадают - тогда держись! Жестокосердные бухари крови не боятся, ни своей ни чужой; только ведь шебеки пиратские на упорный бой не рассчитаны! Изящные, женственные формы; тонкие борта; форштевень выгнут, как шея породистой арабской лошади, - все для скорости, для азартной погони за беззащитной добычей. А ежели добыча даст жестокий отпор? Тут понадобится тяжелый, прочный корабль с обшивкой, кою не всякой пушкой прошибешь. Но такой не будет достаточно быстр и поворотлив, и уж заведомо не сможет ходить на веслах.
Судя по нерешительности врагов, им достается еще крепче нашего. Ближе кабельтова подходить не рискуют. Или это хитрость: может, они ждут ночи, благоприятствующей темным делам? Солнце уже спряталось за испанские горы, ближняя сторона Гибралтарской скалы покрылась непроглядным мраком, с востока накатываются сумерки, и только вечерняя заря из последних сил обливает сражающихся кровью и золотом.
Я подозвал Гонтье.
– Мэтр, что у нас с боевыми припасами?
– Бомбы закончились, экселенц. Ядер много, но трудно их доставать: главный запас в балласте, а трюм заливает. Порох пока есть. Картечь тоже.
– Лихткугели в наличии?
– Конечно, мы же их не расходовали.
– Поднять на палубу, все. Последний шанс африканцев - абордаж в темноте.
– Будет исполнено.
В этот самый момент матросы, частью распутав, частью разрубив такелаж, спихнули за борт обломок стеньги. Освобожденный 'Диомед' чуть приподнялся на волне, словно бы вздохнул облегченно. Паруса взяли ветер. Даже без крюйселя, корабль ощутимо прибавил ход, и насевшие на нас корсары это почувствовали. Один из них начал сползать с траверза на раковину, не прекращая, впрочем, огня. Другой не отставал, хотя вид у него был неважный. Паруса как решето; в борту не пробоины, а проломы; из шпигатов сочится кровь. Ну
В густеющих сумерках орудия с грохотом изрыгали пламя в сторону врагов, еле различимых - черным по серому - и отвечающих такими же вспышками. Толку от сей пальбы, однако, становилось все меньше, по невозможности проследить полет ядер. Перестрелка стихла сама собою, лишь время от времени одна из гаубиц пробуждалась, и осветительный снаряд прочерчивал небо лиловой звездой. Пробовали бить под них залпами - но для прицеливания лихткугели наши оказались слабоваты.
– Отличный бой, Ваше Сиятельство.
– На закопченном лице Гонтье впотьмах угадывалась улыбка.
– Правда, я сам не слишком понимаю, как нам удалось уцелеть.
– Еще неизвестно, удалось ли.
– Возникший из мглы Альфонсо был мрачен.
– Пять пробоин ниже ватерлинии и дюжина - в пределах двух футов над ней. Плотник делает все, что возможно, однако помпы не справляются. Осадка возросла, несмотря на улетевшие тонны чугуна и пороха. Сейчас попробуем завести пластырь.
Я прислушался. Сквозь стоны раненых (коих более в трюм не спускали) снизу доносились торопливые судорожные всхлипы поршней.
– Что нибудь нужно, капитан?
– Люди. Позвольте взять канониров.
– Мэтр?
– А если нападение?
– Думаю, надо зарядить картечью и оставить по два человека на орудие. Сейчас вода опасней пиратов. Капитан, больше не дам! Не трехфунтовки, в одиночку не наведешь. Полагаю, шлюпок у нас не осталось?
– Все разбиты.
– Держи ближе к испанскому берегу, чтобы в крайности выброситься.
– Там скалы.
– Скалы ближе к Малаге, а здесь берег песчаный. Впрочем, я надеюсь, до этого не дойдет. За работу!
Ночью был безумный аврал. Чумазые матросы в неверном свете масляных фонарей без отдыха сражались за жизнь 'Диомеда'. Заведенный под днище парус убавил течь, но не устранил ее. Невзирая на все усилия, корабль медленно погружался. Ночной бриз веял от берега в море, а искалеченная бизань затрудняла маневр; если бы ситуация еще ухудшилась, мы принуждены были бы спасаться вплавь за несколько миль от берега, либо сдаться на милость врагов - порождений ада, заведомо оной лишенных.
Однако первые же признаки рассвета частично облегчили сию тревогу. Марокканцев поблизости не обреталось. Убрались они благоразумно в Тетуан или стали добычею рыб - аллах ведает. Когда быстро светлеющий горизонт расширился, на нем возникли силуэты трех кораблей, с разных сторон к нам направляющихся - но явно европейских.
Минут через десять стало видно, что с зюйд-оста приближается 'Зосима', с зюйд-веста - английский фрегат, и с норда, на большем удалении - испанский. Благородные доны явились на звуки боя у принадлежащих им берегов; но очень уж не торопясь. Если бы не крупный калибр - сейчас бы нас крабы глодали.
– Альфонсо, прикажи поднять флаг!
– Какой, Eccellenza ?
– Русский торговый. И положи корабль в дрейф.
Британцы подоспели первыми. Убрали брамсель, взяли фок и грот на гитовы, спустили кливер и вынесли бизань на ветер. Обстенили передние паруса. Спустили шлюпку. Ритмично взмахивая веслами, матросы в пять минут прохватили разделяющую нас пару кабельтовых. Строгий морской лейтенант потребовал шкипера. Не будучи уверен в хладнокровии неаполитанца, я предпочел вести разговор сам и вышел к борту в треугольной шляпе и мундире со звездами и лентами.