Жизнь и деяния графа Александра Читтано. Книга 4.
Шрифт:
Форты Лампедузы встретили подобающим случаю салютом. На другой день, рано утром, мои наемники согнали бывших рабов на ровный плац, с великими трудами созданный Фрицем Нойманом среди каменистых склонов. Русские сами, без понуждения, встали в подобие правильного строя; остальные, расположившись живописными кучками по нациям, дивились на вчерашних соседей по галерной скамье, как... Знаете, вот люди смеются над обезьянами, видя в них карикатуры на самих себя; но и взаимно, человек для обезьяны должен быть просто невероятно, дьявольски смешон! Чтобы вот из таких мартышек сделать
– Здорово, братцы!
– Здра-жла-ва-шство!
– Молодцы, службу не забыли. А меня-то помните?
Замялись солдатики. Не потому, что память плоха - просто армейская мудрость не велит лезть поперед всех перед высшими чинами. Бог его знает, чем излишнее усердие может обернуться. Только чуть погодя откуда-то из заднего ряда донеслось:
– Помним, Ваше Высокопревосходительство!
– Ну, коли помнишь, так выйди сюда вперед. Кто таков будешь?
Сквозь ряды протиснулся рослый мужик лет тридцати пяти.
– Второго Богородицкого гарнизонного полка сержант Егор Косоруков. Четыре года назад Ваше Высокопревосходительство изволили на линию приезжать. Тут, почитай, половина таких, кто уже в ту пору служил - токмо сказать робеют.
– А ты не робеешь?
– Никак нет! Ваше Высокопревосходительство всем известны, как начальник справедливый и без придури - уж простите за грубое слово.
– Бог простит. Раз ты так прям, скажи: пойдешь ко мне в службу?
– Виноват... Я бы со всей охотой, да нельзя: государыне императрице Анне Иоанновне присягал.
– Так и я государыне-матушке не изменял. А что обер-камергер Бирон меня оболгал перед нею, то надеюсь, что сия неправда развеется, как дурной воздух, извергнутый из его вонючей ***ы. Смею думать, что и в опале приношу пользы отечеству больше, нежели Бирон, вместе со всею его родней. Чести служить России этот курляндский прыщ у меня не отнимет. Вот, нынче Ее Величество с турками воюет - а я, по-вашему, шутки шучу?! Вас кто у нехристей отбил?! Ну, так скажи: кто верней служит, граф Читтанов или те ваши начальники, кои Носаковскую крепость неприятелям сдали?! Отвечай!
Боек был Косоруков, да только не тягаться сержанту с матерым генералом, знающим, сколько надавить голосом, чтобы у человека поджилки затряслись, а сколько - чтобы обгадился, не сходя с места.
– Выходит... Выходит, что Ваше Высокопревосходительство вернее служит...
– За чем же дело стало? У меня и с жалованьем задержки нет, и кормежка - в гвардии такой не видали! Вчера-то как, распробовали?
– Премного благодарны Вашей Милости, век за вас будем Бога молить - просто обрыдло на чужбине. Домой, в Россию, охота!
Строй, и без того неровный, зашевелился. Солдаты оживились:
– Домой...
– На Русь-матушку...
– Своя черствая корка слаще чужого пирога...
– Хоть пешком уйдем...
Если
– Отсюда пешком вы точно не уйдете, потому как мы с вами на острову. Положим, я силой никого не держу, кроме пленных турок: пожелаете, отвезу в ближайшую христианскую землю и даже кусок пирога, который вам несладок, дам на дорожку. А дальше? Дальше-то что? Ежели от Неаполя, так надо пройти пять царств, чтоб до России добраться. Неаполитанское, папское, венецианские земли, римскую империю, польское королевство. Кормиться чем будете? Разбоем?! С этим у них строго. Глазом не успеете моргнуть, как снова на галерах окажетесь, только что не на турецких. Впрочем, большой разницы нету.
Вроде кое-кто начал задумываться. Однако сразу распрощаться с глупыми мечтаниями народ был не готов. Белобрысый мужик, длинный, костлявый и жилистый, обиженно возразил:
– Все ж христиане... Помогут, небось?
– Христиане, только папежской веры. Как польские ксендзы. Много от них добра православные видят? А? Не слышу?! Нет, конечно, если в их веру перекрестишься, то... Но тогда зачем тебе Россия? Что у нас за отложение от православия бывает, знаешь?
– Как не знать...
Мужик притих - видно, представил себя на дыбе. Давить, давить еще - и будет успех!
– Ну, ежели на меня вдруг накатит приступ доброты, может случиться и такое, что я вас доставлю на корабле прямо в Венецию. Поближе маленько: не пять государств пройти, а только три. Однако толку не будет, ибо народ в сем городе скаредный. Даром ничего не дадут, скажут - заработай.
– Пущай. Заработаем и пойдем на Русь.
– Зарабатывают там ровно столько, чтобы с голодухи ноги не протянуть: скопить денег на дорогу даже не мечтайте. А чужакам и самая дешевая поденщина бывает за счастье, ибо в Венеции своих голодранцев довольно.
– Может, Ваша Милость...
– Ни шиша моя милость просто так не даст, потому что я тоже венецианец. По крови русский, а по рождению - венецианец. И ровно то же самое вам скажу. Разница только в том, что заплачу больше. Вообще, солдат здесь в военное время получает вдвое или втрое против поденщика. Или можем договориться, что вы мне отслужите столько, чтоб вашего жалованья хватило нанять голландский корабль до Санкт-Петербурга, - как сойдете на берег, сразу же государыне в ножки и падете. Выпросите у матушки прощение разом за все.
Человеческая толпа, как правило, шумит - и ее гул передает общее настроение. Скажем, сердитые или одобрительные тона легко различаются; они заразительно действуют на людей, доселе нейтральных, и подчиняют оных слитному движению массы. Сейчас людской оркестр звучал вразнобой, свидетельствуя о неопределенности и сомнении. Что ж, полдела сделано. Общая решимость немедля отправиться назад в Россию, по меньшей мере, поколеблена. Осталось найти такой подход, чтоб еще сильней повернуть намерения освобожденных в сторону моей приватной армии. Еще немного - и я их уговорю.