Жизнь и необыкновенные приключения капитан-лейтенанта Головнина, путешественника и мореходца
Шрифт:
— Кто там? — тихо спрашивает Вася.
— Это я, барчук, — слышится в ответ громкий, свистящий шепот Лушки. — Меня Тишка прислал к тебе.
Вася быстро соскакивает с постели и подходит к окну.
— Зачем он прислал?
— Дуду вот принесла, — отвечает Лушка. — Ну и дуда же! Поет, ровно живая.
Лушка сует Васе в окно аккуратно высверленную из липы дудочку со многими отверстиями.
— Это Тишка сам сделал? — удивляется Вася.
— Сам, сам, а то как же. Лопнуть мне на этом месте! — клянется Лушка.
Но эту же самую дудку Вася давно
Дудочка нравится Васе; он старается ее разглядеть при смутном свете звезд.
— А что Тишка сказал? — спрашивает Вася.
— Велел спросить, бросали тебе кровь или нет, — говорит Лушка.
Но даже в темноте Вася видит по лицу Лушки, что она врет. Это ей самой хочется узнать, бросали ли ему кровь.
И Васе становится жалко, что этого не сделали, потому что не каждому человеку бросают кровь и дают пить бальзам.
Вася вздыхает.
— Нет, — говорит он, — только ставили пиявки.
— Страсти господни! — шепчет Лушка. — А по деревне болтают, что немец из тебя ошибкой всю кровь выпустил.
— Ну да, — с обидой говорит Вася, — как же, дам я немцу из себя кровь выпускать! Вот глупая! А почему Тишка не пришел сам?
— Боится барыни, — отвечает Лушка. — Он у нас пужливый.
— Ладно, — говорит Вася. — Отнеси ему булку. Он мне тогда хлеба дал.
Вася шарит по столу, разыскивая тарелку со сладкими булочками, заготовленными нянькой на ночь. Но в темноте рука его задевает глиняный кувшин с молоком и опрокидывает его на пол.
Лушка исчезает, как мышь, а Вася подхватывает свою дудку и прячется в постель.
Ниловна в ужасе мечется по комнате. Со сна она не может разобрать, где дверь, где окно, где кровать.
Вася смеется:
— Нянька, это я хотел молока налиться и опрокинул кувшин.
— Да уж никак здоров, батюшка? — радостно говорит Ниловна и начинает креститься. — Слава тебе, господи!
Потом, кряхтя и охая, зажигает свечу и наводит порядок в комнате, опускает оконную штору и снова садится на свое место, у постели.
А Вася отворачивается к стене, нащупывает засунутую под подушку Тишкину дудку и сладко засыпает под мерное трюканье сверчка.
Глава седьмая
„ЭВВАУ! ЭВВАУ!"
Только что прошел короткий весенний дождь с грозой. На горизонте еще видна за дальним лесом уходящая лилово-сизая туча, которую свирепо бороздят уже бесшумные молнии. Еще в водосточной трубе журчит последняя струйка дождевой воды, а за окном уже звенят зяблики, и по мокрой траве осторожно шагают, боясь замочиться, молчаливые куры с опущенными хвостами.
Вася сидит на подоконнике, в халате, в мягких туфлях. На коленях у него лежит раскрытая книга. Это та самая французская книга, которую взяла из отцовского шкафа Жозефина Ивановна и дала ему недавно прочитать. Тогда он отложил
И вот уже целых три дня, как Вася не выпускает книгу из рук. Он даже похудел немного от долгого чтения. Да и как было не читать!
Он плыл на корабле «Резолюшин» бурной Атлантикой, ласковыми тропиками, попадал в страшные ураганы Тихого океана, побывал среди жителей Ново-Гебридских островов, штормовал, лежал в дрейфе при полном штиле, заходил в бухту Петра и Павла на Камчатке.
— Ах! — воскликнул Вася, захлопнув книгу. — Кто же сей отважный капитан Джемс Кук? Ужель никто из россиян не мог бы сравняться с ним?.. Нянька, — говорит он вдруг, — а ты знаешь, сколь велика Россия?
— Как же не знать, батюшка, — отвечает Ниловна, снуя с тряпкой из угла в угол. — Как в шестьдесят восьмом году твоя покойная маменька, царствие ей небесное, собралась на богомолье к Троице-Сергию, так ехали мы на своих пятеро суток. А кони были получше нынешних. Агафон Михайлыч тогда молодой был, непомерной силы человек, лошадь под брюхо плечами поднимал, а и тот с трудом четверик сдерживал.
— Ничего-то ты, нянька, не понимаешь... — говорит Вася, с сожалением качая головой. — Разве это Россия? Это только некая часть, вот такой крохотный кусочек. Я про всю Россию говорю.
— Где же мне, батюшка, знать, — отвечает нянька. — Старуха уж я.
— Мадемуазель Жозефина, — говорит он тогда по-французски гувернантке Жозефине Ивановне, на минуту заглянувшей в комнату, — а вы знаете, как огромна Российская империя?
— О, это очень большая страна, — быстро соглашается Жозефина Ивановна. — Франция — тоже очень большая страна. Когда я жила в Ионвиле со своими родными...
«Ну, теперь поехала! — думает Вася. — Лучше ее не трогать».
И чтобы отвлечь старушку от воспоминаний ее молодости, хорошо известных ему, Вася соскакивает с подоконника и заводит другой разговор.
— А знаете, Жозефина Ивановна, — говорит он, — книжка, которую вы мне дали, очень интересная. Я ее уже прочел.
— Уже прочли? — удивляется Жозефина. — Всю? Всю прочли?
— Всю! — говорит Вася и хлопает книгой по колену.
— Но, Базиль, — пугается Жозефина Ивановна, — там были заложенные страницы. Я забыла вам сказать, что этого читать нельзя.
— Это об островитянах-то? — спрашивает Вася.
— Да, да, Базиль. Они там у себя ходят совершенно... ну... совершенно без платья. Этого читать нельзя.
Вася громко смеется:
— Все, вес прочел! И, знаете, Жозефина Ивановна, это самое интересное, — дразнит он старушку.
— Вы очень плохо сделали, Базиль; вы очень много читали и очень мало кушали, — говорит Жозефина Ивановна и быстро выходит из комнаты.
— А может, батюшка, — обращается Ниловна к Васе, — может, и впрямь откушать чего изволишь? Может, киселька малинового с миндальным молочком? Может, ватрушечку со сливками? Вишь, Жозефина Ивановна обижается на тебя.