Жизнь и необыкновенные приключения капитан-лейтенанта Головнина, путешественника и мореходца
Шрифт:
Было 26 июля 1609 года.
Вчера исполнилось ровно два года, как «Диана» покинула Кронштадтский рейд. Но в трудах и опасностях, которыми началось вчерашнее утро, об этом забыли.
А вот сейчас, при тихом свете звезд, всегда так умиротворяюще действовавших на душу Василия Михайловича, он вспомнил и об этом.
Уже два года! Два долгих года они оторваны от родины, от друзей, от близких сердцу.
Что делается там? Идет ли еще война или уже наступил мир? Даже и этого они здесь не знают.
С дороги он послал частное письмо морскому министру, в котором
А близкие? Живы ли, здоровы ли они? Разлученные пространством, они не могут подать друг другу даже самой краткой вести о себе.
Так думал Василий Михайлович, стоя на палубе своего корабля под яркими южными звездами у берегов неведомой земли.
Но вот небо просветлело, почернел дым, валивший из кратера вулкана, зазолотилась верхушка его конуса и на берегу началось движение. Из леса стали выходить в одиночку, парами, группами островитяне, вооруженные копьями, луками, дубинками и пращами.
Многие из них несли продукты своей земли — кокосовые орехи, корень ям, хлебные плоды, бананы, сахарный тростник — все, чем они были богаты.
Собравшись на берегу, островитяне расположились со своим товаром у самой воды, терпеливо поджидая гостей со шлюпа. Но на падубе его было еще пустынно: там стояли лишь вахтенные да в положенное время отбивали склянки, и звук судового колокола разносился по всему заливу, как благовест на глухом лесном погосте где-нибудь в Калужской губернии. Наконец один из жителей острова крикнул:
— Диана!
И берега залива огласились дружным кряком многих сотен людей:
— Диана! Диана!
Услышав эти крики, Головнин улыбнулся и сказал:
— Пора ехать, островитяне ждут нас.
Он велел несшему вахту Хлебникову спустить на воду два вооруженных фальконетами баркаса с командой и товарами для обмена с островитянами.
Надевая саблю и рассовывая по карманам пистолеты, Василии Михайлович говорил Рикорду:
— Петр, ты остаешься на шлюпе. Держи пушки в полной готовности, а также и добавочную вооруженную команду, на всякий случай. Береженого и бог бережет. Будем помнить, что Кук погиб из-за своей неосмотрительности.
Но, к радости Головнина, эти предосторожности оказались излишними. Островитяне были настроены самым мирным образом. И хотя на берегу их собралось более тысячи и все они были вооружены, но нападать на пришельцев не собирались. Некоторые из них стояли группами, обнявшись, как на буколических картинках, другие держались за руки, словно дети.
Между тем, когда люди Кука в первый раз высадились на берег, островитяне не пустили их. Кук велел выпалить из ружья в воздух, и тогда один из жителей острова повернулся к стрелявшему спиной и шлепнул себя несколько раз по мягким частям, что по обычаю, принятому у всех племен Тихого океана, означало вызов на бой.
«Нас островитяне встречают лучше», — подумал Головнин по Пути к берегу и предложил Гунаме, подплывшему к его шлюпке на своей кану, пересесть к нему.
Гунама охотно принял предложение я, как молодой, перепрыгнул через борт шлюпки и сел на скамейку рядом с Головниным.
Он держал себя уже, как давнишний знакомый, был весьма разговорчив и в то же время не сводил глаз с блестящих пуговиц на куртке Головнина, который не догадался прикрыть их чехлами, в то время как бывшие при нем сабля и ружье были обтянуты синей китайкой, чтобы не смущать островитян своим блеском и не вызывать у них желания овладеть этими предметами.
Высадившись на берег, Головнин знаками показал Гунаме, чтобы тот велел островитянам отойти от высадившихся, если они не отнесут своего оружия в лес.
Гунама что-то сказал соплеменникам. Многие из них бросились в ближайшие кусты, оставили там свои копья и луки и лишь после этого возвратились к берегу. Большинство же хотя и не разоружилось, но стало со своими дубинками поодаль.
Начался меновой торг. Василий Михайлович выменивал не только продукты питания, но и предметы личного обихода и оружие жителей острова — для музея Академии наук.
Открыл торговлю островитянин с курчавой бородой и веселыми черными глазами. У его ног лежал корень ям весом в полпуда и горка кокосов. Головнин предложил ему топор, причем матрос Симанов тут же, на первом дереве, показал, как с ним обращаться.
Островитянин схватил топор и юркнул в толпу, показывая этим, что обмен состоялся. Но когда его товарищ выменял связку сахарного тростника на нож, он возвратил топор и просил обменять его на такое же оружие.
Затем, в таком же порядке, он сменял нож на ножницы, а ножницы на щепотку блестящего бисера и на том успокоился.
«Сии люди, как малые дети, — думал, глядя на них, Головнин, — или как иные женщины, чей взор привлекается не тем, что дает пользу, а тем, что блестит».
Островитяне охотно расставались даже со своим оружием, которое отдавали за различные безделушки, вроде медных колец, блестящих пуговиц, лоскутков яркой ткани и другой мелочи.
К концу торга не только Головнин, но и его офицеры и даже матросы наменяли много копий, луков, пращей. Не удалось получить только ни одной дубинки, которые выделывались обитателями островов с большой тщательностью из весьма крепкого дерева казарины. На обработку дубинки при помощи острых раковин и собственных зубов требовалось немало времени.
Еще оживленнее шла мена украшений. Островитяне весьма легко расставались со своими раковинами, черепаховыми кольцами и кусочками дерева, которыми были украшены их лица, охотно отдавая все это за лоскутки кумача и матросские пуговицы. Оки отказывались расставаться только с кусочками какого-то зеленого камня, может быть, потому, что он добывался где-нибудь на другом острове, а может быть, и потому, что считался талисманом.
Гунама во время этого торга куда-то удалился и вскоре приволок за задние ноги пронзительно визжавшего буро-черного поросенка, за что получил от Головнина большие ножницы, несколько парусных иголок и нож.