Жизнь и необыкновенные приключения капитан-лейтенанта Головнина, путешественника и мореходца
Шрифт:
Снова появились слуги. Каждый из них нес маленький столик, покрытый лаком и искусно разрисованный. На столиках стояли крохотные чашечки из прозрачного фарфора, в которых лежали кусочки рыбы, приготовленные в соусе из зелени, засахаренные овощи, вареный рис, заменявший хлеб. В таких же чашечках подали теплую сагу, очень приятную на вкус Блюд было много.
Когда с этими бесчисленными блюдами, каждое из которых можно было проглотить за один раз, было покончено, японец снова встал и хотел выйти из палатки. Головнин тоже встал и сказал, что ему пора ехать на свой корабль.
Тогда японец, волнуясь все сильнее, в третий раз опустился
Возмущение и гнев охватили Василия Михайловича. Он крикнул Алексею:
— Скажи им, что этого никогда не будет!
Японец, видимо без перевода понявший ответ Головнина, заговорил громко и злобно, упоминая «Резоното», временами вскакивая и хватаясь за саблю. Но всю его длинную речь Алексей перевел одной короткой фразой:
— Начальник говорит, что если хотя одного из нас он выпустит из крепости, то ему самому разрежут брюхо.
Медлить нельзя было больше ни одной минуты.
— За мной! — крикнул Головнин я, обнажив саблю, бросился во двор, проложив себе дорогу через толпу вооруженных людей, окружавших палатку. Мур с Хлебниковым и матросы последовали за ним. Японцы с громкими криками вскочили со своих мест и устремились за бегущими. Во дворе крепости к ним присоединились солдаты.
Несмотря на подавляющее численное превосходство, японцы не осмеливались напасть на кучку почти безоружных русских. Оки бросали им под ноги весла, поленья, все, что попадалось под руку. Однако никто из моряков не упал. Головнин и матросы бежали к воротам крепости. Во дворе загрохотали ружейные выстрелы, пули засвистели над головами бегущих.
Выбежав за ворота, Головнин бросился к берегу. Но, взглянув на свою шлюпку, на мгновенье остановился. Отчаяние, гнев, досада на самого себя охватили Василия Михайловича...
Шлюпка была вытащена на берег по его собственному приказанию. А морской отлив, точно помогая японцам, обнажил песчаное дно на несколько саженей.
Какое детское доверие проявил он к этим вероломным людям! Какое ужасное заблуждение руководило им в этот несчастный день!
Головнин ухватился вместе с матросами за борта шлюпки, стараясь спустить ее на воду. Но даже все вместе они не могли этого сделать.
Видя беспомощное положение русских, японцы, потрясая оружием, окружили их огромной толпой, оглушительно крича и наступая со всех сторон. У русских же не было никакого оружия, и толпа смыкалась вокруг них все теснее.
Особенно неистовствовал один одноглазый японец. Держа саблю над головой обеими руками, он бросился на Головнина. Тот, защищаясь, взмахнул своей саблей, но сзади его схватили за руку, и тотчас несколько японцев навалились на него и повалили на землю.
Хлебников выхватил свой пистолет, но выстрелить не успел: какой-то японец ударил его палкой по руке, выбив из нее оружие.
Безоружные матросы яростно защищались кулаками, отбрасывая наседавших на них со всех сторон японцев, но те лезли сплошной стеной и в конце концов одолели их.
Японцы схватили Василия Михайловича за руки и потащили к крепости. По дороге один из них несколько раз ударил его железной палкой по плечу, но в эту минуту физической боли Головнин не чувствовал...
Из крепости началась беспорядочная стрельба по шлюпу.
Что же делалось в это время на «Диане»?
Увидев в зрительную трубу, что Головнин с сопровождавшими его офицерами и матросами скрылся в воротах крепости, Рикорд, не ожидая ничего дурного, спокойно начал готовиться к приему японских гостей, которые, по правилам международной вежливости, вскоре должны были отдать визит.
Вдруг около полудня до его слуха донеслись из крепости звуки выстрелов и крики толпы. Подбежав к борту и снова наведя на берег зрительную трубу, он увидел Василия Михайловича бегущим с обнаженной саблей в руке, в сопровождении своих спутников, к шлюпке.
— Ко мне! Сюда! Смотрите, что там делается! — крикнул Рикорд.
Все находившиеся на палубе бросились к борту и увидели, как японцы схватили матроса Васильева, отбивавшегося веслом, обезоружили его и понесли на руках в крепость.
Рикорд приказал немедленно поднять паруса, сняться с якоря и приблизиться к крепости, полагая, что японцы устрашатся вооруженного судна. Но глубина залива, к горести его и всей команды, не позволила подойти близко к берегу.
Японцы первые открыли огонь. Со шлюпа стали отвечать, стреляя по крепости и селению. «Диана» до вершины мачт окуталась пороховым дымом. В подзорную трубу было видно, как от русских ядер разлетелось в щепки несколько лафетов японских крепостных пушек. Но сама крепость была неуязвима для шестифунтовых ядер «Дианы». Дав около двухсот выстрелов, Рикорд приказал прекратить огонь.
Якушкин и Филатов просили высадить десант в двадцать пять человек, обещая разгромить японцев. Тишка, бледный и растерянный, ходил за Рикордом, умоляя отпустить его на берег к капитану. Рикорд, стараясь сохранить спокойствие, терпеливо объяснял молодым офицерам, что их просьба бессмысленна, что их выступление принесет лишь новые жертвы. Тишке же он сказал:
— Уйди, не надрывай мою душу! Какую пользу можешь ты дать своему капитану, когда я сам терзаюсь бессилием помочь ему!
Глава шестая
МУКИ ПЛЕННИКОВ
Меж тем пленников привели в крепость и втолкнули в ту самую палатку, в которой их только что вероломно принимали как почетных гостей.
Ни первого, ни второго начальников здесь не было, — всем распоряжались другие японцы, из тех, что давеча сидели на корточках вдоль стен. Но тупого и глупого выражения на их лицах уже не было: они имели вид рачительных чиновников, исполняющих свое дело не за страх, а за совесть. Они выстроили пленников в ряд, несколько раз пересчитали их и записали каждого на листочках бумаги, извлеченных из бездонных рукавов своих халатов. Затем велели связать пленникам руки за спиной и повели сквозь толпу еще продолжавших возбужденно галдеть японских солдат.
Головнин, шедший первым, оглянулся. Его товарищи молча следовали за ним. Их лица еще хранили следы возбуждения и борьбы и в то же время были печальны и мрачны.
По щеке Шкаева текла кровь. Эта тонкая струйка крови больше, чем все остальное, заставила Василия Михайловича снова воспрянуть духом и зажгла в нем первую искру борьбы, которая уже больше не угасала. Он поклялся сделать все, что было в его силах, чтобы спасти своих несчастных товарищей, если нужно — отдав за это собственную жизнь.